Шрифт:
Закладка:
Илоне я совершенно не доверяла. В какой-то момент даже подумала, не послать ли всех и пойти самой искать способ избавиться от Уз?
Илона продолжала водить надо мной ладонями, они опускались всё ниже, пока не легли мне на солнечное сплетение — туда, откуда брали начало Узы.
— Каждая душа связана с этим миром множеством каналов, — говорила Илона, переводя вес тела на руки. — Они, как артерии, тянутся через все наши перерождения, питая, или забирая энергию жизни. Самые сильные каналы соединяют нас с родителями, с детьми и с любимыми. Прошлая жизнь влияет на настоящее, карма не выдумка, неисполненные желания бывших ипостасей как клеймо на нашем лбу — отпугивают счастье. Мы посмотрим на твою душу в разрезе времени, отправимся от момента сейчас к прошлой жизни, но для этого путешествия ты должна пустить меня. Ну-же, пусти меня, девочка, — пробормотала она, давя ладонями всё сильнее. — Прошу, пусти. — Казалось, она сейчас проломит мне грудину. Уже было невозможно дышать.
Терпеть стало невыносимо. Я хотела попросить её убрать руки, но … даже не смогла открыть рот, будто челюсть привинтили к голове шурупами. Тело не слушалось, я словно попала в жуткий сон, где могла только вращать глазами.
Павел стоял у стены, скрестив руки, и просто смотрел… Или нет, не просто… Он тоже не совсем двигался. Не моргал, и его грудь не вздымалась, а лицо застыло хмурой маской. Знаки в комнате пульсировали, как бьющиеся сердца. Стены надвигались, сжимая пространство. Металл стола обжигал холодом затылок. Мороз перетекал на плечи, на шею, я не чувствовала ничего кроме этого холода, боли в груди и раздирающего желания дышать. Втянуть воздух, хоть самую малость…
Ведьма продолжала давить, ласково приговаривая:
— Пусти меня, девочка, и всё тут же закончится. Пусти, — Глаза её горели, как два изумруда. Лицо слилось с кошачьей мордой. Чёрная шерсть вздыбилась на холке.
Голос кошки раздавался уже не снаружи, а внутри, точно молотком, он впечатывал мне в мозг одно единственное слово: “Впусти! Впусти! Впусти!” Лёгкие стиснуло ледяным кулаком. Боль и холод сплелись в единый узел. Я закричала, беззвучно, и оглушительно одновременно. И, в следующий миг, Кошка провалилась в меня, прямо вслед за руками. Мир померк…
Сцена 11. Диагностика
Застывшая, холодная, без капли воздуха и света, я падала во тьму. Моё тело и личность рассыпались, как песочный замок от порыва ветра.
Кто я? Где я? Голову затопили воспоминания, которых я не знала, мысли — которые забыла, мечты — о которых не подозревала.
Ветер и снег неслись со мной наперегонки, задушенный кролик был в моей звериной пасти.
Из норы, спрятанной за переплетением корней, навстречу выпрыгнули беззаботные рыжие лисята. И вдруг в затылке раздался хлопок, и картинка стёрлась, будто на холст разума плеснули белой краски. И тут же новые образы наводнили голову.
Незнакомые женщины называли меня дочерью, а мужчины — женой, чужие дети тянули ко мне руки, а я обнимала их, как родных. Я рождалась и умирала, становясь сильнее, моя душа крепла и росла. Я — сердце этой души. Единственная моя задача — хранить то, что было, и не потерять то, что будет.
***
Стеклянная комната, серебряная от инея. По стенам, полу и потолку сетью сосудов пролегли трещины. Каждый осколок — окно в свой собственный мир, в своё личное небо — где-то сияют звёзды, где-то плывут облака, а где-то белеет оштукатуренный потолок материнского дома.
В середине комнаты, вырастая прямо из стеклянного пола, возвышается металлический стол. На нём, болтая ногами, сидит девочка лет шести, с призрачными лисьими ушами на макушке и с таким же призрачным хвостом. Она одета в красное платьице-колокольчик, усыпанное белым горошком. Из-под юбки выглядывают босые ступни с поджатыми от холода пальцами.
Глаза девочки — цвета осенних листьев — жёлтые, с рыжими вкраплениями, без намёка на зрачок. Лицо невозможно разглядеть — оно скрыто за призрачными масками, то и дело меняющимися, перетекающими из одного состояния в другое: от боли к радости, от старости к молодости, от человеческого облика… к лисьей морде. Малышка смотрит перед собой, погружённая в мысли.
В комнате есть кто-то ещё. Это кошка, чёрная как смоль, с глазами — изумрудами. Животное прыгает у ног девочки, играясь с подолом платья. Каждый знает — кошки не умеют разговаривать, но эта — умеет. Её слова проникают в разум так же естественно, как воздух проникает в лёгкие при вдохе.
Кошка говорит: “Привет малышка, я — Илона. А знаешь кто ты? Ты — то, что зовётся “Кора” — истинная форма Эмона — внутренний ребёнок, суть человеческой души. Ты несёшь в себе отпечатки всех прошлых рождений, опыт и память каждого из воплощений. В тебе заключена искра Бога без которой невозможна сама жизнь. Если Рамна и Эмон — это две скорлупы ореха, то ты — его ядро. Они — мякоть яблока, а ты его семя. Ты — “Кора” одной заблудшей лисички по имени Тина. Ты — это она, только с другой стороны, скрытой от чужих глаз и даже от неё самой. Мне потребуется твоя сила видеть потоки энергии внутри воспоминаний, чтобы понять как ты потеряла хвосты. И что за тёмный вихрь вы с Павлом видели. Только после этого я смогу залечить твои раны и приступить к рассеиванию Уз. Но для начала, скажи, как тебя зовут? Как звучит твоё истинное имя?”
Девочка смотрит, но будто не слышит. Она ёжится от холода, призрачные уши, слишком большие для маленькой головы, понуро опущены, худенькое тельце раскачивается в такт невидимым барабанам. Белые пряди волос спускаются по спине серебряным шлейфом. Девочка не знает ни о какой “Сути” и “Душе”, да и кошка ей совсем не нравится, ведь она хочет украсть кое-что ценное для девочки, вот только не получается вспомнить, что именно.
Слишком много воспоминаний крутится перед глазами, слишком много имён хранится в голове — вытесняя и подменяя друг друга, они как мокрый снег слипаются в безобразный ком. Почти невозможно сконцентрироваться на чём-то конкретном, и только одно желание достаточно сильно, чтобы не дать себя забыть. Желание согреться.
Кошка тычется влажным носом девочке в бледную как мел пятку и шепчет:
“Не удивлена, что ты не
