За ней следом из-за деревьев выходит высокая, плотная женщина, с грубыми чертами лица, но добрыми глазами, и улыбчивый мужчина в котором с трудом угадывается недавний помятый пьяница, что спал у порога. Мужчина останавливается, и что-то игриво говорит жене, украдкой щипая её за ягодицу. Та звонко смеётся, и он с довольной ухмылкой опускает на траву заплечную сумку. Его Эмон — лохматый чёрный пёс, заливисто лает и трясёт патлатой головой, пока мужчина привычными движениями раскладывает мангал и засыпает в железный поддон угли из бумажного магазинного пакета.

Женщина, негромко напевая, выкладывает на полотенце приготовленные заранее бутерброды, наливает в пластмассовые стаканчики апельсиновый сок. Её белая медведица лениво оглядывается вокруг и сонно зевает.

Маленькая Тина сидит неподалёку и играется с камешками, строя из них неустойчивые пирамидки. Неожиданно на одну из галек заползает маленький серый паучок, и Тина, испугавшись, резко опускает на него ладошку. Девочка сосредоточенно и шумно выдыхает через нос, будто пробежала дистанцию, а потом медленно поднимает руку. Паучка нигде нет.

Зато есть странный новый камушек, похожий ни то на жука, ни то на уголёк. Камушек подрагивает и вдруг резво поднимается на восьми тонких ножках, похожих на спички, и принимается смешно подскакивать на месте. Тина пытается схватить вертлявый уголёк, а тот, прыгает ещё выше, бросается наутёк.

Путаясь в стеблях осоки, он скачет в сторону родителей Тины. Девочка, неловко перебирая ножками, бежит следом, хохоча во весь рот. Её Лисица, напротив, кажется напуганной. Отец уже разжёг угли и машет на них картонкой, мама нанизывает на шампуры сосиски.

Камешек забегает прямо под мангал, и девочка останавливается в трёх шагах от него с любопытством и укором глядя на странный камушек. Лисица скулит, предупреждая Тину об опасности… Девочка ещё не успевает ничего сделать, как странный чёрный-камень, выпрыгивает из-под мангала и хваткими лапками. вцепляется Тине в волосы. Та взвизгивает, крутится на месте, что-то кричит мама. Локоть малышки ударяется о мангал, кожу обжигает болью. Папа подхватывает плачущую в голос Тину под мышки.

— Куда ты смотрел! — кричит женщина, забирая ребёнка из его рук. — У тебя что, глаз нет! Тебе ничего нельзя доверить! — по полотенцу растекается оранжевый сок, и мама одной рукой выхватывает из него безвозвратно намокшие бутерброды. Родители и ребёнок связаны сотнями энергетических каналов, и щипящая злость отравой растекается по ним. Черный камешек, всё ещё висящий на волосах Тины набухает и вдруг раскалывается на две части. Одна ловко перебегает по плечу девочки к матери, забираясь меж ярко накрашенных губ, а вторая остаётся у Тины.

Мать смотрит на ребёнка вдруг помутневшими глазами, щурясь, словно никак не может разглядеть что-то очень важное:

— Аустина, ты нас напугала. Что случилось? — её тон обманчиво-успокаивающий, но девочка не замечает подвоха. Всё ещё плача, она отвечает:

— Я испугалась! Жук! Он прыгнул! Я испугалась…

Мгновение мать молчит, будто с трудом переваривая информацию, а потом ласково говорит, поглаживая дочку по волосам.

— Аустиночка, деточка, бояться — глупо. Нет, это даже смешно — бояться. Ты же не собираешься вырасти трусихой? Не переживай, мамочка тебя отучит от этих глупостей. Это всё от отца, он у нас трус, — говорит она, смотря мужу в глаза. — Побоялся повышение получить, а теперь сидим, сосиски жрём на моё день рожденье, вместо того, чтобы как нормальные люди сходить в ресторан.

Мужчина сцепляет зубы и тянется в сумку, выуживая оттуда бутылку пива, бурчит под нос, откупоривая крышку перочинным ножом:

— Ты же сама говорила, что стабильность лучше неизвестности. Сама же советовала, а теперь — я трус? Может скажешь, что я ещё и в твоём теперешнем бесплодии виноват?

Женщина кривит губы, глаза её бешено сверкают, она открывает рот и оттуда льётся чёрная злоба…

Кора опускает голову, кажется будто она вот-вот заплачет. Не глядя на кошку, девочка идет к ближайшей луже и проваливается в мутную воду с головой, не оставив на поверхности даже кругов. Кошка прыгает следом.

***

Они снова оказываются в зеркальной комнате, и кошка облегчённо вздыхает. Кора, хромая на раненую ногу, подходит к одному из осколков — в нём не видно ничего, кроме утопающего во мраке густого, красно-розового пространства — словно кто-то в темноте посветил через бордовую ткань тусклым фонариком. Девочка неотрывно смотрит в гладь стекла, точно пытаясь что-то разглядеть. Лицо её, снова человеческое, полно скорби.

“Думаю, хватит на сегодня приключений”, — устало говорит кошка, переступая с лапки на лапку. Ей не терпится вернуться, но всё же она подходит к Коре, пытаясь понять, на что девочка так пристально смотрит. Помолчав с минуту, кошка тихо спрашивает: “За этой дверью — момент появления проклятия и дыры? Они же связаны, да?”

Девочка сосредоточенно кивает, призрачные маски скользят быстрее, лица все, как одно, хмурят брови и закусывают щёки, точно решаясь на что-то.

— “Ты слишком самостоятельная, для столь хиленькой душонки”, — ворчит кошка. — “Будет неправильно уйти отсюда, так и не поняв причину появления провала и проклятия. Я последую за тобой и прослежу, чтобы ничего не плохого не случилось. Держись ближе. Мы уйдём как только я разберусь в происходящем”.

Кора снова кивает и касается осколка, который немедленно втягивает её внутрь.

Кошка прыгает следом, но неожиданно её лапы упираются в твёрдую грань. Животное пробует снова, но осколок остаётся неприступным, точно запертые врата.

“Неужели это… ” — потеряно бормочет кошка. — “Прошлая жизнь…”. — Она сидит в шаге от стены, её силуэт растворяется и вскоре исчезает вовсе.

***

Всюду царит темнота, перемежаемая с бордовыми пятнами-всполохами. Тут же — капиллярная сеть сосудов, синие полосы вен и вихрь энергий. Сверху что-то ровно стучит, как огромная наковальня. От этого стука волнами расходится тепло.

Без проводника Кора уже позабыла свою цель и даже, кто она сама. Всё что осталось — это мир вокруг. И любовь к этому миру, переполняющее маленькое, но сильное сердце девочки.

Кора заторможено опускает голову и смотрит на свои руки — они совсем крошечные, кожа почти прозрачная. Ниже, от пупка тянется мягкая розовая трубка. девочка словно находится в плотном кожаном пузыре. Она мало что видит, но это и не важно, когда столько тепла обнимает со всех сторон.

Если прислушаться, можно разобрать доносящиеся снаружи взволнованные голоса. Скрежет и шипение, и звериный вой от которого дрожь по телу, а ещё — шелестящий взволнованный, но очень родной голос. Голос от которого внутри разливается терпкая радость. Кора не может разобрать речь, ведь она пока не знает слов, но