— Ну почему, сразу, загипнотизировал? Я и сам очаровашка, не замечала? — он сделал шаг вперёд и, отрезая путь к отступлению, поставил руки с двух сторон на раковину.

Я спиной чувствовала его жар. Моя лисица вдруг прильнула к Эмону Павла, лизнула его прямо в серое ухо. У меня перехватило дыхание от смущения, я развернулась, желая сбежать и оказалась лицом к лицу с Павлом. Его глаза смотрели внимательно и настороженно. Я с удивлением вдруг заметила, какие они тёмные. Цвета горького кофе. Губы казались слишком тонкими, а лоб высоким. И всюду запах сухой травы. В следующий миг я уже поднырнула под руку старосты и оказалась с другой стороны. Торопливо крикнула, убегая в комнату:

— Через две минуты выходим. — И: — Доброе утро Нина Валерьевна! Спасибо за предложение, но мы очень торопимся.

Дверь захлопнулась, и я спряталась за ней, прижимая ладони к щекам, сердце едва не выпрыгивало из груди. “Этого ещё не хватало! Чёртовы Узы!” “И ты, предательница!” — я злобно подёргала лису за ухо и сама же поморщилась. Раньше, чтобы тактильно прикоснуться к Эмону, мне требовалось потратить уйму сил. Теперь же, неожиданно для себя самой, почувствовать мех под пальцами не составило труда. Я завороженно провела рукой по лисьей холке, будто гладя себя по пышной шерстяной шапке. От прикосновений к основанию ушей почему становилось щекотно шее, а тычок в нос отдавался неприятным давлением в переносице. Лиса недовольно фыркнула, кажется и вовсе бы ушла, если могла. Интересно, когда она лизнула Койота — почувствовал ли Павел что-нибудь?

В дверь коротко и нервно постучали. Спохватившись, я подняла с пола разбитый телефон, сгребла в карманы мелочь из ящика тумбы, и, приняв невозмутимый вид, вышла из комнаты. Не глядя на Павла, накинула пальто, влезла в ботинки. Попрощавшись с Ниной Валерьевной и закрыв дверь квартиры, спросила у старосты, как бы между прочим:

— Так куда мы теперь?

— К одной очень полезной знакомой, — загадочно ответил Павел, толкая дверь и пропуская меня вперёд. — Настоящая ведьма. Вы с ней подружитесь… если не испугаешься, конечно.

— Ещё чего! — возмутилась я и шагнула на лестничную клетку.

***

Питерская осень вступала в зрелую пору — ту самую, когда светлеет к обеду, а темнеет уже к пяти, а люди бредут по улицам, как сонные мухи — от работы к метро, от метро к домам. Сегодня и без того тусклый диск Солнца скрылся за тяжёлыми, низкими тучами. От порывов ветра на все лады скрипели водосточные трубы. И без прогноза синоптиков было ясно, что дождь может зарядить в любую минуту. Я с грустью подумала о зонте, который месяц назад забыла в универе, и так и не смогла найти.

У дома нас ожидала серая от пыли машина с жёлтым световым табло “Такси” на крыше. Койот махнул рукой сонному водителю — усатому старичку с крупной залысиной — и открыл мне заднюю дверь. Стараясь ненароком не коснуться Павла, я забралась внутрь. На мой вопрос о том, зачем тратить деньги и не легче ли воспользоваться общественным транспортом, тот скривился, точно проглотил лимон:

— Ненавижу толкучку, — с отвращением сказал староста, садясь на переднее сиденье и захлопывая дверь. — Никогда не знаешь, кто стоит за спиной.

“О-о, да у кого-то проблемы с доверием”, — подумала я.

Павел пристегнул ремень безопасности и уставился в телефон, явно не желая продолжать разговор. Такси тронулось с места.

Хоть Павел и занимал переднее сиденье, его Эмон то и дело косился на мою лисицу, и та тянулась к нему, точно винтик к магниту. Ещё немного и они бы соприкоснулись носами. Я незаметно передвинулась так, чтобы сделать невозможным их контакт.

Узы соединяли нас с Павлом ярко горящим ручьём. Не верилось, что они так опасны. Что через всего через пару недель из нас может умереть. Одна душа поглотит другую…

Порывы и эмоции последних дней — лишь результат влияния Уз. Мы словно куклы на их верёвочках, скачем под их указку, мечемся в поиске выхода, а чувства, как прорвавшийся подземный ключ, заполняют наш колодец, и вот, мы уже тонем… потому что сил бороться нет. Вчера я полезла обниматься. Сегодня от взгляда Койота сердце заходится… Что будет завтра? Сохраню ли рассудок такими темпами?

Чувствует ли Павел тоже самое? Внутри него скрыто столько печали… Что случилось с ним в прошлом? О чём говорил Алек, упоминая семью Павла? Связано ли это с тем, что происходит сейчас?

Вопросы крутились на языке, но присутствие водителя смущало, и потому они так и не сорвались с губ. Таксист сделал радио погромче. Дикторы обсуждали последнии новости спорта. За окнами мелькали однотонные серые дома. Я прислонилась лбом к стеклу — холодному и немного влажному — закрыла глаза. Всё-таки ранние подъёмы не для меня.

Проснулась я от того, что Павел тряс меня за плечо.

— Да ты у нас не лиса, а сурок. Храпела так, что машина подпрыгивала. Тебе совсем не интересно куда мы ехали? — Он стоял снаружи, дверь была распахнута. Судя по всему ждали только меня.

— Да хоть в пекло… И ни капли я не храпела, — бурчала я, выбираясь из салона. Ноги знатно затекли и негодующе ныли. Я с наслаждением потянулась

Мы стояли во дворе незнакомого семиэтажного здания в форме лежачей буквы “п”, судя по облупившейся облицовке, довольно старого. По стенам застывшими молниями тянулись трещины. Недалеко, на деревянной лавочке сидела пожилая пара и кормила голубей, на детской площадке бегали двое ребятишек, замотанные в шарфы так плотно, что наружу высовывались одни носы.

— Успокаивай себя. Правду не скроешь, храпунья! — шепнул Павел и победно прошёл мимо, словно его эта глупая фраза определила, кто тут Бог остроумия. Я устало вздохнула и поплелась следом. Через минуту мы уже заходили в подъезд.

— Это бывшая общага, а нынче — жилой дом, — объяснил Павел поднимаясь по лестнице. — Лифт здесь, к сожалению, не предусмотрен, хорошо, что нам всего на третий этаж, — он подмигнул. Настроение его улучшалось с каждым шагом, как у ребёнка, которого после школы повели кататься на карусель.

На третьем этаже мы свернули направо и какое-то время шли по тускло освещённому коридору. Он был таким узким, что приходилось идти друг за другом. Наши шаги гулко отражались от стен и эхом разбегались в стороны. Коридор повернул, и я на секунду замешкалась. Впереди не горело ни одной лампы, не было ни одного окна, тьма сгущалась так плотно, что конца пути было не разглядеть. Павел уверенно шагал вперёд. Я заторопилась