Городская гостиница сияла блеском роскоши, не шла ни в какое сравнение с придорожной таверной. Один только зал приема новых постояльцев чего стоил: красные ковры, хрустальные люстры, красивые пейзажи в толстых и резных позолоченных рамках.

Привыкший к ночной темноте Рен зажмурился от вездесущего блеска, а я испуганно подумала, хватит ли у моего защитника денег на оплату номера в настоящем дворце. Но, вопреки моим сомнениям и переживаниям, Рен спокойно расплатился. Светлокудрая девушка в форменном платье из фиолетового бархата с белым кружевным передником сказала, что сделает скидку важному господину. Не знаю, каким ревизором представился темный рыцарь или же прибегнул к внушению. Главное – уловка сработала, хоть мы были одеты как простые горожане, а не знатные богачи.

Правда, не все прошло тихо и гладко, повод для новых переживаний не заставил себя долго ждать. Мы еще не успели подняться на второй этаж, только направились к лестнице, когда в гостиницу, широко распахнув застекленные двери, вошли двое высоких мужчин в черных кожаных доспехах, плащах и широкополых шляпах, из-под которых почти не видны были их лица. Инквизиторы! Меня пробрал озноб. Я бы точно прямо в тот момент оцепенела от ужаса, но Рен, подхватив меня под руку, дернул на себя, и тем самым вывел из зарождающегося ступора. Я чуть вскрикнула от боли, и парень сразу же начал ворчать на меня, отчитывать, как уличенную в неверности жену. Дескать, он знает, что в номере наверху ждет любовник. Молодец! Выбрал самую подходящую сценку для моего бледного испуганного вида.

Крайний из инквизиторов скользнул по нам невнимательным взглядом и подошел к девушке, распределяющей постояльцев по номерам. С неохотой, из чувства долга, стал ей задавать вопросы, не пробегала ли тут приметная золотоволосая девица, похожая на сбежавшую из монастыря кровожадную еретичку-убийцу.

Тем временем мы с Реном, пререкаясь как поссорившиеся супруги, поднялись по лестнице на второй этаж. Подошли к номеру, ключ от которого нам выдала кудрявая блондинка. И тут услышали, как закончивший допрос инквизитор начал хвастаться перед напарником, что его старшая дочь достойна стать королевой и она легко пройдет все испытания отбора невест. Второй сказал в ответ, что приложит все усилия и задействует связи в высших кругах, чтобы протолкнуть младшего сына в первый, придворный отряд королевской гвардии.

Слушая их бахвальство, я признала, что не напрасно Рен говорил об отвлекающих маневрах. Как только люди узнали о королевских отборах невест и гвардейцев, для них, пожалуй, перестало существовать все остальное в мире. О ненавистных вирналах – и то никто не вспоминал. Каждый мечтал об идеальном будущем для дочери или сына. Обо мне люди тоже позабыли. В самом деле, чем гоняться за чудовищем в обманчиво хрупком девичьем теле, которое способно разом сотню человек отправить к праотцам, куда выгоднее и безопаснее посадить на трон свою кровиночку. Или же пристроить сына в личную стражу его высочества, надеясь, что с годами любимый отпрыск дорастет до ее начальника, а тому по закону причитается дворянский титул и поместье в придачу. Вот она – мирская жадность во всем своем уродливом обличье, вдали от которой я выросла в стенах монастыря.

Глава 18. Искушение

Ирисия

Гостиничный номер был похож на покои богатого аристократа. Пожалуй, даже слишком массивная, громоздкая на вид мебель сияла позолоченной лепниной яблоневых цветов и тонких веточек. В огромном шкафу мог поместиться десяток пышных бальных платьев. Из любопытства я приоткрыла самый верхний из пяти ящиков широкого толстоногого комода. Увидела в нем оклеенный красным бархатом вкладыш с секциями для шкатулок, карманных часов, перьевых ручек и записных книжек – на удивление чистый, не считая крошечного пятнышка от чернил.

По разноцветному ковру мы с Реном решились ходить только босиком, длинный мягкий ворс приятно щекотал ступни. Я прежде не бывала в комнатах, обставленных с подчеркнутой роскошью, а потому чувствовала себя лесной птичкой, угодившей в золотую клетку. Замерев около большой кровати, накрытой темно-красным одеялом с изысканной золотой вышивкой по краям, не решалась даже с краешку присесть, словно бы оставить вмятину на ней было преступлением, за которое полагалась жестокая кара по всей строгости закона.

– Уступаю тебе королевское ложе, – Рен прошел мимо, обдав мое голое плечо теплым ветерком от игривого смешка. – Сам устроюсь на большом диване.

Оглянувшись, я увидела, как парень стянул рубашку и бросил ее на спинку обитой кожей громадины в противоположном углу комнаты.

– Я просто счастлив, что тут есть водопровод и настоящий душ, – направляясь в ванную, Рен снова прошел мимо меня. – Все лучше ржавых корыт и осклизлых бадей на постоялых дворах.

Провожая его взглядом, я мысленно себя осуждала. Напоминала себе о том, что нехорошо вот так пристально рассматривать обнаженного по пояс парня, отмечая каждый квадратик на животе и едва не вздрагивая при малейшем напряжении его мышц. Стыдилась явной греховности новых, непознанных ощущений, но все равно не могла отвести глаз. Увы, у меня не хватило силы воли на то, чтобы отвернуться, и на то, чтобы после не продолжать видеть его красивое тело в мечтах. Кровь предательски прилила к щекам, сердце стучало как сумасшедшее. Стиснув кулачки, я вновь постаралась обуздать не в меру разгулявшуюся фантазию. С каждым мгновением все труднее было совладать с пробудившимися желаниями, которые по заветам богов не должны были меня касаться, а тем более приобретать надо мной хоть какую власть. Но вспыхнувшие с небывалой силой чувства легко разрушили все мысленные барьеры, что я пыталась воздвигнуть в чертогах разума, смели их, подобно вышедшей из берегов стремительной горной реке.

Далеко не впервые я смотрела на обнаженное мужское тело. Не раз проходила мимо храмовых фресок, изображающих сценки из жития святых. Древние монахи искусно изобразили, как еретики пытали и казнили праведных мучеников, прикрытых лишь набедренными повязками. Но когда я рассматривала те картины, то не испытывала ничего похожего на бурю эмоций, что сейчас меня охватила при виде раздетого темного рыцаря. Привычная иконная роспись вызывала у меня чувства сострадания и благоговения. Теперь же я испробовала на вкус запретный плод вожделения. Хотелось избавиться от томительного и терпкого послевкусия. Выплюнуть, забыть и больше никогда не вспоминать. Выбросить притягательный образ из головы. Впредь не сметь думать так… И так смотреть на него.

С огорчением представила, что может подумать обо мне матушка Аурелия, наблюдая