Альмод решил, что с тем, который в лагере, поговорит завтра. На тяжелобольного мужчина не походил, так что ничего с ним не сделается. Бегать туда-сюда ему уже изрядно надоело, набегался за сегодня, что твой гонец. Так что он поинтересовался, готова ли птица, и велел отнести ее в комнату вместе с двумя… нет, тремя кувшинами пива. И две кружки чтобы взял.

Вот и помянут.

Нел сидела на лежанке, подтянув колени к груди и опустив голову на скрещенные поверх них руки. Если бы не высохшая одежда и переплетенная коса, можно было подумать, что она так и не шевельнулась с тех пор, как Альмод оставил ее в комнате, предложив устраиваться, как ей удобней. Да еще меч отцепила от перевязи, положив рядом с кроватью. Нож оставался в ножнах за спиной, как и раньше.

— Что ты здесь делаешь? — спросила девушка, не поднимая головы.

— Вообще-то это моя комната. Я за нее заплатил.

— А, извини, — безучастно проговорила она. — Сейчас уйду.

— И далеко собралась?

Она пожала плечами, заерзала, подбираясь к краю лежанки.

— Не дури, — сказал Альмод. — Сейчас принесут поесть и выпить.

— Я не…

— Помянем.

— А потом?

— Утром на свежую голову подумаешь, куда тебе податься.

— Скорее, на похмельную, — улыбнулась Нел. Подвинулась еще, опуская ноги на пол. — И так уже… Я должна извиниться.

— Ничего ты не должна, — отмахнулся Альмод.

Это он должен извиняться, если уж на то пошло. Как-то не привык он бить женщин. Поединки случались, тут скидки на пол не делал никто: во время схватки на плетениях всем плевать, хрен там или сиськи у поединщиков. А вот бить, как сегодня, не приходилось.

Нел, кажется, хотела возразить, но тут в дверь постучали, и она осеклась. Вошел Рауд. Стола в комнате не было, так что Альмод велел пристроить поднос с едой и пивом прямо на полу. Сел рядом, скрестив ноги — сколько раз доводилось так есть где-нибудь в глуши. Заглянул под крышку чугунка. Трактирщик расщедрился — стушил птицу в сметане с луком, морковью и чесноком — чеснока, на вкус Альмода, было даже многовато. Обычно подобное подавали на особом круглом хлебе, но — Рауд развел руками — сейчас такие не пекли, потому что большинство посетителей сейчас просили хлеб и воду или хлеб с пивом, так что печь едва справлялась.

Альмод пожал плечами. Ему все равно. Разве что…

— Не побрезгуешь из одного горшка есть? — спросил он у Нел.

Ложки трактирщик, сообразив, принес две, как и кружки.

Она мотнула головой, устроилась напротив точно так же. Не слишком удобная для неподготовленного человека поза далась ей легко. Значит, ходила не месяц и не два. Альмод жестом отослал трактирщика, бросив монету за услуги. Сам разлил пиво в кружки.

— Помянем.

Первые две кружки они выпили молча, так же молча закусив. Птица сготовилась как надо, но с чесноком хозяин перебрал. И, кажется, плоховато промыл пряные травы, попадался песок на зубах. Впрочем, это можно было пережить, Альмод изрядно проголодался. Нел ела плохо, зато первую кружку замахнула едва ли не залпом. Зря она так налегает на пиво. Забыться не получается, даже если напиться вдрызг. Альмод пробовал. Но кто он такой, чтобы давать советы? Со своей бы жизнью разобраться.

— Расскажи о них, — попросил он.

Нел недоуменно на него посмотрела.

— Ты же…

— Троих я не знал, видимо, пришли в последний год. Расскажи о них. А потом я — о тех, кого знал.

Пусть выговорится. Да и самому не помешает вспомнить и рассказать. Мы живы, пока жива память о нас. Когда-то Альмод думал, что в этом мире останется один человек, которому будет не наплевать на него. Но Творец любит жестокие шутки…

Он заставил себя не думать. Нел рассказывала. То улыбалась, то замолкала, часто моргая. То прятала лицо за кружкой, чтобы потом, длинно и неровно вздохнув, снова говорить. Альмоду нравилось, как она смотрела — прямо в лицо, не пытаясь повернуться боком, чтобы не так бросался в глаза шрам. Многие на ее месте попытались бы спрятать его под пудрой или прядью волос, но не Нел. И как говорила, тоже нравилось — голос у нее был звонкий, чистый, разве что иногда отдавали в нем хрипотцой непролитые слезы.

Она опрокинула в себя очередную кружку, чуть пошатнулась.

— Может, хватит? — осторожно поинтересовался Альмод. — Изображать заботливого родича он не собирался, но возиться с перебравшей девицей — небольшое удовольствие.

Она помотала головой, налила себе сама.

— Я хочу упиться вдрызг. Чтобы не думать. А завтра костерить себя за сегодняшнюю глупость и снова не думать…

— Так ведь не поможет.

— Тогда зачем люди пьют, чтобы забыться?

— Потому что большинство людей не отличаются особым умом.

Она усмехнулась.

— Ты о людях не слишком высокого мнения, верно?

— Верно. Людишек не люблю, — хмыкнул он, вспомнив Ивара.

— Тогда почему… — Она не договорила, смутившись.

— Потому что я тоже не отличаюсь особым умом. — Он ополовинил кружку парой глотков, долил еще. Перебрал Рауд со специями, пить хотелось жутко.

— Твоя очередь рассказывать, — напомнила Нел.

Он кивнул. С кого бы начать…

Нел вдруг вскочила, и, зажимая рот рукой, бросилась в угол, где стояло поганое ведро. Альмод отвернулся, ухмыляясь. Девчонка. Пить толком не умеет, а туда же. Напиться и забыться. Что ж, ночка ей предстоит веселая.

— Извини, — выдавила она, наконец. — Я не…

Ее снова вывернуло.

— Ложись-ка ты, — сказал Альмод, когда девушку перестало полоскать. — С краю, на случай, если ночью вскакивать придется.

— А… — растерялась она.

— А я к стеночке. Не думаешь же ты, что я намерен спать на полу? Так далеко мое благородство не распространяется.

Видимо, именно это она и думала. Глянула опасливо, но, похоже, ей было так плохо, что спорить не осталось сил. Альмод едва не расхохотался, наблюдая, как она — думая, что действует незаметно — сует под подушку нож.

Не настолько уж он и пьян, чтобы себя не контролировать.

— Меч посередине не забудь положить, — не удержался он.

Она вспыхнула, спрятала лицо в подушку. Альмод скинул дублет, подумал, что тоже слегка перебрал, мутило. Устроился лицом к стенке, нарочито не касаясь девушки, и провалился в сон.

Чтобы проснуться в полной темноте от безумной, режущей боли в желудке.