на корточки, сморщившись, просунул руку под нижнюю ступеньку скрипучего деревянного крыльца. Пошарил вслепую. И вот в его кулаке – увесистая связка почерневших ключей, заледенелых, обжигающих ладонь до скрипа в пальцах. Как и договорились накануне, смотритель оставил ключи под лестницей, а сам, угадав настроение, удалился на обед в столовую дока. Однажды он с гордостью рассказывал истории каждого ключа из своей связки. Капитан запомнил, что «шепелявый» ключ с тремя зубцами и ступенчатой выемкой, немного похожий беззубой «ухмылкой» на хозяина, – изготовлен сто лет назад, когда в маяке устанавливали чугунную витую лестницу. А ключ от лампы маяка символически разломали пополам, теперь от него осталось только кольцо-напоминание, которым уже ничего не отомкнешь. Капитан на всякий случай пересказал историю каждого ключа из связки, вкрадчивым шепотом – для той, которая далеко.

Внутри маяка – плотный настоявшийся сумрак. Крошечная прихожая, не более двух шагов в ширину, соседствует с черной винтовой лестницей. На третьем этаже – пятиконечная световая камера. Лампа маяка некогда освещала ночной горизонт мягким зеленоватым лучом. Теперь она таится под куполом из толстого стекла, покрытого серой вуалью пыли. Изнутри маяк обшит плотными листами железа. Здесь все окрашено поблекшей голубой краской, испещренной тоненькой сеточкой трещин, что придает свету внутри особую утешительную тональность. Слегка пахнет ржавчиной, тиной, машинным маслом. Каждый завиток винтовой лестницы освещают два узких оконца. Изредка в них проникает дрожащий косой луч, в котором медленно клубится пыль. Сегодня здесь, пожалуй, немного темнее обычного. Как будто насупленный старикан нахохлился и утих после ночного снегопада. Лишь наверху, на обзорной площадке, воркуют голуби и, как всегда, что-то поскрипывает-вздыхает то тут, то там.

Капитан запросто мог бы хозяйничать здесь с завязанными глазами. Прислушавшись к заученным наизусть вздохам и жалобам здания, он шагнул вправо, на ощупь выбрал из связки маленький ключ. Фанерная дверь каморки поддалась, как всегда, чуть слышно мяукнув. Внутри было крошечное оконце, рассыпавшее по синеве тусклый букетик света. В углу притаилась ржавая железная кровать с верблюжьим одеялом и пыльной подушкой, из которой торчали завитки перьев. В дальнем углу чернел квадратный деревянный стол с задвинутой под него табуреткой. На мельхиоровом подносе – пачка отсыревших крекеров, погнувшийся консервный нож, коробок спичек, моток бечевки, пустая жестянка из-под сардин, с давних времен служившая пепельницей.

Он тихонько прикрыл дверь. Сложил и повесил пальто на спинку кровати. Вслушиваясь, как скрипит под ногами пол, на цыпочках прошелся до оконца и обратно, заново приручая это синее помещение, напоминая стенам о давнем знакомстве. Потом он медленно опустился на кровать, стараясь не нарушать стылый покой здания. Закинул руки за голову и некоторое время лежал на пыльной подушке, вдыхая заиндевелую сырость, вглядываясь в синий полумрак, наблюдая небо, неуловимо ползущее в узком оконце. Потом он зажмурился, вслушался в поскрипывания винтовой лестницы, в хлесткие завывания за стеной неумолимого ветра-предвестника, в далекий гул дока. Распознавал пласты тишины, затаившей рев волн, скрежет кранов речного порта, шуршание колес по брусчатке улочек. Он, как всегда, почувствовал неловкое присутствие кого-то совсем рядом, в тесной темноте прихожей. Поговаривали, и даже были тому многочисленные подтверждения, что в старом маяке навсегда поселилась душа бывшего смотрителя. Горбатого, порывистого, мало кому понятного и приятного человека по прозвищу Хорь. Капитан на всякий случай еще раз вспомнил о нем, пересказал про себя его историю – для той, которая далеко.

Единственная уцелевшая фотография Хоря хранится в музее истории городка. Сутулый мужчина с крючковатым носом и непослушными вихрами неохотно и снисходительно ухмыляется из поблекшей сепии. Он был из потомственных смотрителей, несколько поколений мужчин его семьи жили и умирали в этой самой каморке, на берегу моря, до последнего часа поддерживая огонь в лампе маяка, чтобы прожектор светил расплывчатым зеленоватым лучом сквозь туман, морось и мглу.

Однажды, случайно прислушавшись в портовом кабаке к разговору пьяных матросов, Хорь узнал о предсказателе бурь. Вполне возможно, что на самом деле три морских беса улучили момент и сумели привлечь его внимание своим разговором. Хитровато щурясь, попыхивая трубкой, Хорь разобрал сквозь крики и гогот забегаловки главное: не так давно долгожданный прибор, предсказывающий бури, наконец изобрели и торжественно представили в Лондоне на великой выставке достижений. В этом году по случаю выставки там отстроили чудо-дворец, который целиком состоял из стекла, в его залах было невыразимо светло, и каждый экспонат окутывало сияние, подчеркивая его ценность и торжество науки. Один из матросов, переходя на хриплый пьяный крик, утверждал, что уникальный предсказатель работает безошибочно и не требует для воссоздания особых затрат или сложных деталей. Новое изобретение англичанина с труднопроизносимой фамилией разволновало Хоря и так глубоко запало ему в душу, что не испарилось и не выветрилось даже после недели буйного угара в порту. Среди составных частей прибора ему запомнились небольшой колокол, несколько склянок с дождевой водой, китовый ус и живые пиявки. Соединение частей и их взаимодействие оставались загадкой. Тем не менее воодушевленный Хорь задумал самостоятельно сконструировать для городка предсказатель бурь, который позволит заранее знать о приближении урагана и своры необузданных ветров-предвестников. Загоревшись воссоздать чудо-прибор, а потом торжественно вручить его бургомистру, Хорь начал собирать необходимые детали. С третьей попытки, хитростью, нытьем и хорошо симулированным радикулитом ему все же удалось разжалобить молодого фельдшера в окраинной амбулатории. И скоро в его распоряжении оказалась колба с медицинскими пиявками. Небольшой латунный колокол Хорь купил у извозчика в соседнем поселке. Склянки приобрел почти задаром, в лавке старьевщика, на городском рынке. Увесистые бутыли от лекарств из толстого мутно-голубого стекла. Ну и пускай, решил он, на первое время сгодятся, а там поглядим, что из этой затеи выйдет. В большом нетерпении выставив все составные части своего будущего прибора на старый кухонный стол, Хорь закатал рукава и начал конструировать. Уединившись в полутемной каморке маяка, он прилежно составлял разнообразные версии предсказателя, каждый раз по-новому решая загадку, как же объединить колокол, склянки с дождевой водой, китовый ус и пиявок, чтобы узнать о грозящей городку буре.

При каждой неудачной попытке, опечаленный и поникший, он грозил кулаком в сторону моря, давая понять вспыльчивому урагану, что и не подумает сдаваться. Замешкавшись, он иногда забывал протирать лампу маяка, упускал из виду, что давно пора проверить фитили. Поговаривали, будто из-за своей страсти к конструированию Хорь в некотором смысле стал повинен в крушении двух лодок и одного торгового корабля. Иногда он не замечал, как мелькали дни, как весна пришла на смену зиме. Он все же проморгал свою невесту Лию, которая сбежала с норвежским судовым врачом,