Во все щели в палатку струился неяркий свет. Я взглянул на часы – 6:14. И вылез из палатки. Брр! Холодно! Тихонович с тезкой пили чай. Гриша уже отправился на свою развилку.

В 7:04 я занял исходную позицию и замер в ожидании черного БМВ. Появление на дороге белой «шестерки» не насторожило меня. И только разглядев на водительском сиденье Пельменя, я вздрогнул и выругался: «Черт! Едва не обвели вокруг пальца, как пацана!»

Конечно, Пельмень мог ехать куда угодно и по своим делам. А мог и не по своим. Отвезти, например, охранявшим Чернова браткам продукты и сигареты. Лично я склонялся ко второй версии.

Перегнав машину на следующую развилку, я стал ждать возвращения белых «жигулей». Они появились через час двадцать две минуты. Это не говорило ровным счетом ни о чем, если Пельмень ездил по своим делам в «Эльдорадо» или там в Пустыньку. А вот если он только что навестил братков, появлялась кое-какая информация для размышления.

До того места выходило максимум сорок одна минута езды по проселочной дороге. А если Пельмень еще и поболтал с братками, приласкал своих собак (а как без этого?) – и того меньше. Уже кое-что! Начало положено.

В Тихоновке я заскочил в магазин к Галочке, пообещал заехать к концу рабочего дня и посидеть с ней в «Эльдорадо». В лагере мы с Зуевым и Сухаревыми подвели итоги поиска (хвалиться нечем, но первый шаг сделан) и наметили на завтра отработку седьмой – одиннадцатой развилок. Убежден, что Пельмень свернул с главной дороги на какой-то из них.

Гриша рвался в бой, «требовал продолжения банкета». Мы сообща убедили его в том, что хаотические блуждания по лесу не только бессмысленны, но и вредны: могут спугнуть бандитов, подвинуть на мысль перепрятать Чернова, а то и увезти куда-нибудь подальше. Ведь наши машины им хорошо известны и сразу бросаются (особенно моя!) в глаза.

Именно поэтому я намереваюсь срочно арендовать в райцентре или окрестных деревнях какую-нибудь развалюху (или не развалюху!) и вести поиск Чернова исключительно на ней, не нервируя бандитов и не вызывая у них подозрений.

Разумный юноша согласился с нашими доводами и тут же загорелся идеей спиннинговой рыбалки. У тезки это предложение вызвало лишь ироническую усмешку: он не признавал рыбалки без невода и сетей. Вениамин Тихонович отродясь ничего, кроме пескарей, не ловил. Зато мне эта идея пришлась по душе.

– Вторую неделю вожу в багажнике лодку, дорогущий импортный спиннинг, килограммов пять блесен, а не сделал ни одного заброса, – посетовал я. – Самое время!

Гриша с восторгом осмотрел мой спиннинг, блесны, но тут же заверил, что они мне не помогут – он разделает меня под орех.

– Но это мы еще посмотрим, – прикрыв глаза, потом мечтательно ухмыльнувшись и посмотрев на небо, возразил я. – Но если я все-таки проиграю, любые десять блесен твои.

Гриша пообещал в случае своего поражения отдать мне все свои блесны. Их, правда, у него было немного – всего пять штук. Тихонович разбил наши руки (все по-взрослому, как говорит тезка), и мы разошлись в разные стороны.

Места за нашим лагерем я помнил плохо: холмы, овраги, ручьи, болотца, поваленные деревья, непролазная чаща. Пришлось помотаться, потерпеть и попсиховать. К заветному из детства заливу я продрался лишь часа через три опустошенный, в царапинах, с проткнутыми острыми сучьями плечом и бедром. Да еще и потерял часы с браслетом.

Диковатое место! За годы моего отсутствия оно еще сильнее поросло камышом и водорослями. Из воды повсюду торчали коряги. В детстве под каждой из них мне чудился водяной или еще какая речная нечисть. Как мне тогда было страшно здесь и как меня всегда тянуло сюда! И сколько блесен оставил я в этих корягах!

Морщась от боли, я осмотрел себя. Серьезно кровоточило разодранное суком плечо, еще серьезнее – бедро. Пришлось даже сделать перевязку. После этого я собрал удилища, привязал к леске поводок. Без него – никуда! Крупные щуки (а здесь они все крупные) мгновенно перекусывают любую леску. К поводку я прикрепил самую крутую блесну. Супер! Был бы щукой, сам бы захватил без раздумий.

Три заброса – и после отчаянной, но короткой борьбы я выволок на берег двух роскошных килограммов на пять пятнистых красавиц. Следом блесна зацепилась за корягу. Можно было бы сплавать до этой коряги и отцепить блесну, но лезть в воду с разодранным плечом и бедром я не решился. Пришлось перерезать леску.

Привязав новый поводок и новую блесну, я разогнулся и замер. Впереди, метрах в десяти от меня, неспешно плыла огромная, как большой кислородный баллон, щучень. Как когда-то в детстве.

Осознавая бессмысленность своих потуг, я аккуратно, без шума и брызг, положил блесну в паре метров от пасти чудовища и не спеша начал крутить катушку – медленная проводка. Щука на мгновение замерла, следом вокруг нее забурлила вода, и я ощутил настолько мощный рывок, что едва не свалился в воду. Удилище согнулось дугой.

По теории, после подсечки надо было дать хищнице возможность помотаться по акватории залива, помучить ее и, только когда выбьется из сил, тащить к берегу. И даже в этом случае шансов на успех почти не было.

Но теория на этот залив не распространялась. Дашь слабину, щука тут же уйдет в коряги, запутает леску в них – и прощай и щука, и очередные блесна с поводком.

Я слабину не дал, и случилось то, что неизбежно должно было случиться: сначала отломилась верхушка удилища, следом с треском оно переломилось пополам, и завязалась схватка не на жизнь, а на смерть. Я тащил щуку к берегу, она меня – в воду. Наконец разрекламированная леска не выдержала и оборвалась, хищница, как торпеда, ушла в глубину, а я, как в детстве, шлепнулся на задницу.

Тогда я заревел от горя. Сейчас у меня уже не осталось на какие-либо эмоции сил. Я собрал обломки удилища, достал из воды садок с двумя щуками и, прихрамывая, возвратился в лагерь.

Там меня встретил лишь Вениамин Тихонович. Зуев отправился в Тихоновку понаблюдать за домом Пельменя. Кошка скребет на свой хребет. Гриша еще не вернулся с рыбалки.

– Он азартный, может мотаться по реке дотемна, – с гордостью