Шрифт:
Закладка:
«Странно, что он еще дышит! – шепнул на ухо Вениамину Тихоновичу чуть подрастерявшийся Зуев. – Сердце нашпиговано пулями!»
Действительно, верхняя левая часть камуфляжа напоминала решето. Валерий Петрович, помешкав, расстегнул замок и присвистнул: «Ларчик-то открывался просто. Серьезный мужчина! В бронежилете!»
Уверенность сразу вернулась к нему. Они как могли аккуратно раздели раненого. Тот скрипел зубами, стонал и даже матерился в бреду. Достав из аптечки йод, вату, бинты, лейкопластырь, что-то еще, все знающий и все умеющий коммерсант принялся за обработку ран моего приятеля. Гриша ассистировал ему, сам Тихонович, принеся ведро воды и горсть листьев подорожника, наблюдал за ними, борясь с приступами тошноты и страха. Раны, по мнению Зуева, были серьезными, но не смертельными. Они заканчивали перевязку, когда больной пришел в себя.
«Ну, как я?» – прохрипел он.
«Жить будете! – заверил его Валерий Петрович. – В рубашке родились!»
«Не в рубашке, а в бронежилете! – нашел в себе силы пошутить раненый и спросил, морщась от боли: – А где Валерка?»
– Откуда он знает, что вы остановились здесь? – удивился Вениамин Тихонович, посмотрев на меня.
– Он знает все! – глубокомысленно изрек я. Тихонович пожал плечами и продолжил рассказ: – На вопрос Анатолия ответил Зуев.
«Сейчас поливает грядки у своей подружки, – усмехнулся он. – Сам видел, когда ехал сюда. Конкретно припахали. Как в анекдоте!»
Тезка тут же рассказал его, не обратив внимание на осуждающий взгляд приятеля, и сам же посмеялся ему. Раненый, стиснув зубы, скривившись от боли и проигнорировав протесты моих новых знакомых, сел, навалился спиной на колесо своей «Нивы» и закрыл глаза.
«Чем Валерка занимался сегодня?» – собравшись с силами, поинтересовался он.
«Ходили вот с Гришей на рыбалку. Гриша уговорил! – пояснил Тихонович, скрывая недоумение. – Даже пари заключили, кто больше поймает».
«Я, Анатолий Георгиевич, сделал дядю Валеру: мои таймени больше его щук, – похвалился Гриша. – А потом ему щука килограммов на пятьдесят попалась. Смотрите, что она сделала с его немецким удилищем – разнесла в щепки!»
На этом Зуев посчитал правила этикета полностью соблюденными.
«Вас нужно срочно отвезти в райцентр, в больницу, – строго сказал он и прибавил уже не терпящим возражений тоном: – Не спорьте! Вам нужна квалифицированная медицинская помощь. А здесь даже и медпункт закрыли. Встанете?»
Раненый кивнул. С помощью Зуева и Гриши он поднялся и, опираясь на них, заковылял к машине. Он был в шоковом состоянии, его трясло.
«Замараю машину кровью!» – прохрипел он.
«Вымою, не парьтесь», – отмахнулся Зуев.
«Да, пусть Валерка там все приберет! – кивнув в сторону своей “Нивы” и неуклюже задирая ногу, приказал Анатолий и прибавил, поколебавшись: – Спасибо вам. Черт! До сих пор не могу поверить, что живой…»
Они уехали. Последнее признание Храмцова добило Вениамина Тихоновича окончательно. Если уж такой монстр уцелел лишь благодаря бронежилету и не верит, что жив, то на что надеяться им, дилетантам? И его тоже затрясло. От страха за сына. Утром он просил Гришу не ездить на задание, да разве его остановишь? И этот страх не прошел до сих пор.
Я кивнул и направился к «Ниве». Тихонович последовал за мной и молча наблюдал за осмотром машины. В лобовом стекле я насчитал восемь дырок. Впечатляла кучность стрельбы – ни одной пули в молоко! Та же история и с боковым стеклом и дверкой. Семь дырок – и все в яблочко, одна в одну.
А ведь за рулем сидел не лох – вооруженный до зубов профессионал. Интуиция подсказывала мне, что он, и всегда державшийся настороже, ждал этой встречи, готовился к ней. Бронежилет в жару напялил и оружие прихватил.
Наверняка он не оплошал в боестолкновении, бросал свою «Ниву» и влево и вправо, уклоняясь от пуль и стреляя сам. А как он стреляет, я знал не понаслышке. И все это никак не повлияло на прицельность стрельбы его врагов. Одна пробоина к другой. Класс! О-очень серьезные люди. С точки зрения «чайника».
– Это не отморозки Мясника! – вынес я свой вердикт, повернувшись к Сухареву. – Они так стрелять не умеют. Какая-то третья сила. И о-очень опасная!
У меня были соображения относительно этой самой третьей силы, но до разговора с Анатолием я не спешил обнародовать их. Точно я знаю лишь одно: это только начало бойни.
После осмотра я занялся выполнением наказа своего приятеля – наведением порядка в его «Ниве». Не люблю необязательных людей и стараюсь быть обязательным. В салоне на месте водителя чернела лужа загустевшей крови. Брр! Увидев ее, Вениамин Тихонович отшатнулся, как от удара, и поспешил прочь. И к лучшему! Свидетели в таком деликатном деле неуместны.
Вылизав пол в салоне, сиденье и сам салон до блеска, я подхватил ведро с кровью друга и двинулся было к реке – не выливать же ее на траву возле наших палаток. Кощунственно как-то, не говоря уже о том, что негигиенично и неэстетично. Но и вылить в реку тоже не поднялась рука: а вдруг она еще пригодится. Зачем, не представляю! Так или иначе, но я аккуратно перелил кровь из ведра в литровую банку и прибрал ее понадежнее. Затем с чистой совестью я занялся оружием (три пистолета), бронежилетом и прочим.
После этого я отлучился на пару часов из лагеря – вознамерился найти иголку в стоге сена – вернее, часы с браслетом в лесу. Часы, как ни странно, я нашел, но и набегался опять по полной программе.
Возвратившись, я показал найденные часы Тихоновичу, забрал у него пакет с продуктами для сына и отправился в Щебетовское. На седьмой за Тихоновкой развилке я передал пакет Грише, посоветовал ему возвращаться в лагерь и поехал дальше.
В больнице
Анатолий выглядел хуже, чем я предполагал: весь в бинтах, зеленке, лейкопластыре, бледный, подавленный, непохожий на себя. Вчера вгорячах он с помощью Зуева и Гриши как-то поднялся на ноги, доковылял до машины, потом до ограды бабки Варвары. А вот сегодня он даже не попытался оторвать голову
