Выходя из дома, Геродот дружелюбно кивнул ойкетам. Те ответили, но работу не прервали. Из-под ног заполошно рванула перепуганная курица. Галикарнасец вздрогнул. Но тут справа от него с головы Аполлона Дельфиния вспорхнула чайка.

«А вот это хороший знак», — довольно подумал Геродот, проводив взглядом полет птицы...

Поликрита первой узнала новость.

— Будешь меня ждать? — подозрительно спросил Геродот.

Саммеотка успокоила:

— Конечно.

И нежно поцеловала в губы.

Потом с улыбкой поддела:

— Вернешься не мальчиком, но мужем.

Он хмыкнул.

Дрио просто погладила сына по щеке. Ей предстояло снова собирать его в дорогу. Но до Дельфиний они еще побудут вместе.

Феодор обрадовался:

— Ух ты! Ты какой знак на гоплоне хочешь — бегущие ноги Аполлона, голову Медузы или сову?

— Какой щит дадут, такой и возьму, — назидательным тоном ответил Геродот. — Выбирает только отличник боевой подготовки... Но в моем случае это вряд ли.

— Почему? — не унимался брат.

— Я бороться не люблю, — признался Геродот. — И на кулаках драться... Вот если бы победителю в состязании рапсодов давали приз, я бы его точно получил... Но в армии ценятся совсем другие качества.

В нумению состоялось принятие присяги.

Жрицы Герайона напекли пирожков для бескровной жертвы, а гиеродулы украсили алтарь Ор цветами. От жаровен поднимался ароматный сандаловый дым. Музыканты расположились на ступенях храма.

Родственники эфебов в ярких праздничных гиматиях столпились возле арки. Надзирающие за порядком на агоре рабы оттеснили нищих к сточной канаве, подальше от святилища.

Одетые в хитоны, хламиды и широкополые пегасы новобранцы обмыли ноги, затем попарно вошли на теменос. Возложив к алтарю Ор мешочки с ладаном, смешанной с медом пшеницей и оливковые ветви, выстроились в шеренги.

Гиеродулы обнесли строй вином: одни тащили амфоры, другие держали в вытянутых руках ритуальную патеру. После того как эфебы совершили тройное возлияния, хор затянул гимн на дорийском наречии.

Затем новобранцы образовали круг. Вынув из ножен обоюдоострый фасганон, они шли друг за другом, приплясывая и меняя направление движения, словно по команде.

Топтание сменялось прыжками на месте и взмахами рук. Звучали резкие вскрики. Величественный военный танец пиррихий сопровождался стонами кифар, щелчками кроталов, грохотом тимпанов.

Метримота подожгла облитые маслом дары. Внимательно изучив поднимавшийся от алтаря дым, жрица-прорицательница сообщила, что богини приняли жертву.

Наконец, наступило время присяги. Эфебы выстроились в две шеренги. Геродот вышел вперед со свитком папируса и расправил его обеими руками. Он читал вслух, а остальные повторяли за ним.

Новобранцы клялись не осквернить священное оружие не покидать товарища в бою, ревностно защищать отечество и веру предков, а также соблюдать законы и уважать решения мудрецов.

Короткие волосы жесткими локонами обрамляли высокий лоб галикарнасца, серые глаза из-под бровей смотрели дерзко и строго. Хитон обтягивал торс, не скрывая размаха плеч, жилистой крепости шеи, самоуверенной осанки. На скулах и подбородке пробивалась молодая борода.

Геродот стоял, широко расставив ноги, как капитан на полубаке корабля. Голос от волнения звучал звонче, чем обычно. Читая, он смотрел в глаза знакомому эфебу из первой шеренги, словно произносил слова клятвы именно для него. Этому ораторскому приему его научил отец.

Галикарнасец верил в то, что говорил, а товарищи по оружию верили ему.

В конце присяги эфебы сняли петасы, после чего подняли к небу глаза и руки, чтобы по традиции призвать в свидетелей истинности своих намерений семь олимпийских богов.

Вечером в каждой семье, где имелся эфеб, состоялся праздничный обед, на котором отец вручил сыну священный родовой атрибут: помятые поножи прадеда, кинжал деда или попорченную молью хламиду, в которой он сам бился с персами. Эфеб не мог стать владельцем реликвии при живом отце, но подержать ее в руках перед отъездом был обязан...

Миновали Дельфинии. О прошедшем празднике напоминали лишь куча золы перед алтарем Аполлона Дельфиния, да раздавленные трупики ящериц и мышей на Священной дороге, которые бросали себе под ноги участники помпэ.

По теменосу расхаживал обнаглевший ворон атрибут Аполлона. Птица недовольно и требовательно каркала, топорща перья на горле. Жрицы Герайона в день торжеств кормили ворона кусками отборной ягнятины. Теперь он не мог понять, куда вдруг подевалось мясо, поэтому злобно долбил клювом бурые пятна крови на песке.

Открылась охота на оленей. Предоставив на время Дельфиний пойму Имброса в распоряжение светоносного бога, горожане снова принялись сооружать в прибрежном лесу ловчие ямы и караулить дичь на водопое.

Ранним утром девятого мунихиона самен с эфебами отплыл на Хиос. Старшим группы Народное собрание Самоса назначило наставника по метанию копья, аконтиста Ктесикла.

Капитан запретил распускать парус, поэтому Ктесикл еще в порту приказал новобранцам разделиться на боевые лохи, чтобы каждый знал, в какую смену ему грести. Получилось три отряда: «Альфа», «Бета» и «Гамма».

Эфебы гребли по очереди. Когда новая смена бралась за весла, предыдущая располагалась для отдыха на палубном настиле. Никто не роптал, все понимали, что гребля — это часть новой жизни, заполненной работой, гимнастическими упражнениями, а также занятиями по строевой подготовке и рукопашному бою.

Командиры-лохаги, самые крепкие с виду новобранцы, деловито распределяли товарищей по банкам, подливали воды в чашу часов-клепсидры, а потом задавали ритм игрой на тимпане и флейтах.

Корабль плыл вдоль изрезанного бухтами берега Ионии. Лопасти с плеском опускались в воду, отчего по водной глади катился тягучий монотонный гул.

Геродот ворочал тяжелое весло в составе «Альфы». Плечи сидевшего впереди товарища мерно двигались вперед и назад. По мускулистой спине между лопатками стекала струйка пота.