– Искренне благодарю вас за приглашение, но боюсь, что из меня будет плохой помощник. Ведь я, кроме как на весельных шлюпках, в море не ходил, – с сожалением промолвил Баташов.

– Вы будете почетным помощником, ведь управляет яхтой моя небольшая постоянная команда. Принимаете мое приглашение?

– Хорошо, я подумаю, – сдался он, намереваясь обсудить все с генерал-квартирмейстером округа, своим ближайшим начальником.

– Думайте побыстрей, – обрадованно воскликнул капитан, – до Кильской регаты остался месяц.

На этом они расстались.

Ободранный и расшибленный немец, ведя коня в поводу, направился, прихрамывая, обратно к охотничьему домику, где располагалась свита, а Баташов поскакал на поиски генерал-губернатора, которого по долгу службы обязан был сопровождать.

Когда через некоторое время он, порыскав в глухом лесу, наконец-то выбрался на просторную поляну, заваленную еще дрожащими в агонии оленями и другой крупной живностью, где расположились после удачной травли великосветские охотники, навстречу ему вышел сам генерал-губернатор.

– Как охота? – задал он стандартный, приличествующий времени и месту вопрос.

– Охота была успешной, – ответил Баташов, особо не вдаваясь в подробности.

Скалон понятливо кивнул головой и тут же заторопился на зов императора, который с помощью охотничьего рожка скликал высокопоставленных охотников фотографироваться у богатых охотничьих трофеев.

Во дворце проголодавшихся охотников ждал обильный и сытный ужин, после которого при свете факелов государь с кайзером вышли на плац, где егерями своевременно были разложены убитые олени, кабаны и косули. Под звуки охотничьих рожков и труб, лай псов, императоры с удовольствием осматривали загубленную дичь, восхищаясь своим искусством и удачей. На следующее утро в просторных коридорах, в каминном зале дворца и даже на лестнице красовались ветвистые оленьи и косульи рога с надписями, кто именно завалил того или иного лесного красавца. Среди удачных охотников имена которых красовались под трофеями, был и корветтенкапитан барон фон Краузе.

Через несколько дней после «царской охоты», когда генерал-квартирмейстер штаба Варшавского военного округа возвратился из столичной командировки, Баташов после обстоятельного доклада об оперативной обстановке в Царстве Польском рассказал ему и о неожиданном происшествии, произошедшем с германским подданным в лесу. Небольшой любитель неожиданностей в делах разведки генерал Леонтьев не на шутку заинтересовался подробностями. Он, тут же дозвонившись до Главного управления Генерального штаба, уточнил, что барон тот, ни много ни мало, а адъютант самого гросс-адмирала Тирпица.

– Ну что же, Евгений Евграфович, – после довольно продолжительного раздумья промолвил Леонтьев, – я думаю, вам не помешает немного развеяться. В Киле должно собраться довольно интересное общество, и не только моряки, но и генштабисты. Кроме того, вам, как человеку штатскому, я думаю, не откажут в посещении германской эскадры, которая, насколько мне известно, готовится к инспекции самого кайзера. Смотрите, слушайте, запоминайте. Не мне вас учить. Самое главное – чтобы ваши отношения с бароном были как можно доверительнее. Я распоряжусь, чтобы вам выправили документы на господина Иванова. Имя, отчество и происхождение укажете сами. Недельки вам, я думаю, хватит. С Богом!

Так однажды жарким и солнечным июньским днем он оказался в Киле – средоточии верфей, где начинался немецкий флот и строились его новейшие и крупнейшие корабли: крейсеры, линкоры и подводные лодки. Баташов самым радушным образом был принят бароном фон Краузе в родовом поместье, больше похожем на недостроенный замок. Окруженный зеленым парком двухэтажный кирпичный дом с башенками по бокам и узенькими, словно бойницы, прорезями окон, находящийся недалеко от моря, казалось, мог быть средоточием покоя и семейного счастья. Но нет, ближе познакомившись с Гербертом фон Краузе, Баташов с сожалением узнал о его несчастной судьбе и неудавшейся любви, вызванной предательством лучшего друга, который сбежал с его невестой. С тех пор барон уединился, отдавая все свое время флоту и любимой яхте. Видно было, что приезд русского друга доставляет ему огромную радость.

На следующий день после приезда в Киль они направились к причалу, где стояли, трепеща парусами, морские красавицы – малые и большие яхты.

– Вот моя нынешняя, единственная и беззаветная любовь, – указал немец на 8-метровую одномачтовую лодку с изящными обводами, на которой без всякой суеты, но споро ставили паруса три матроса.

Прекрасно зная по своему опыту человеческую психологию, Баташов, первым делом старался найти в разговоре тему, которая была бы близка и интересна собеседнику. Именно поэтому он встретился перед отъездом с известным российским яхтсменом Николаем Векшиным (на Олимпийских играх 1912 года в Стокгольме тот был запасным участником команды яхтсменов России), который рассказал и показал ему основные классы яхт и объяснил их конструктивные особенности.

– У вас отменный вкус, Герберт, – решил потрафить Баташов своему новому другу. – Я слышал, что лодки британского производства участвовали в Олимпийских играх и показали довольно высокие результаты.

– Я не верю своим ушам, Евгений! – искренне изумился познаниям гостя барон. – Тогда, может быть, вы и с парусом управиться сможете?

– Хочу вас разочаровать, – с сожалением ответил Баташов, – яхтсмен я никакой. Откровенно признаюсь, что пред этой поездкой я проштудировал пару справочников, чтобы не быть полным профаном.

– Как жаль, а я-то уже подумывал и в самом деле взять вас на регату. По олимпийским меркам экипаж 8-метровой лодки может быть из пяти человек, а у меня как раз не хватает одного. – И столько в словах капитана было искреннего сожаления, что Баташов и сам был не рад, что поспешил блеснуть перед ним своей эрудицией.

– А, может быть, я попробую, – несмело предложил он.

– Ну что же, я не против, – неожиданно согласился барон. – Эй, Фриц, покажи моему другу, как нужно управлять парусом! – крикнул он, и, подчиняясь приказу капитана, из лодки вывалился высокорослый, грузный матрос и выжидательно взглянул исподлобья на гостя.

– Яволь, герр капитан! – прогудел он и помог Баташову ступить на уходящую из-под ног палубу.

– Шире ноги, Евгений, – подзадорил гостя барон, – на гонках качка будет посильнее.

До регаты оставалось четыре дня, и все это время Баташову, дабы не упасть в глазах барона, пришлось приложить немало усилий, чтобы познать азы нелегкой морской службы.

За день до гонок один из матросов принес банку с белой краской и аккуратно вывел на борту яхты: «Эльза». А вскоре на пристань пришел и сам Герберт, ведя за ручку невысокую, пышущую молодостью и красотой женщину, белое, нежное и румяное лицо которой обрамляли пышные, волнистые волосы иссиня-черного цвета. Кожа под лучиками ее тонких, но пушистых бровей слегка розовела, точно так же, как и края ладони, которую, после того, как барон представил ее своему другу, она протянула для приветствия. Своими снежно-белыми чуть розоватыми, упругими щеками, темно-карими загадочными и наивными, постоянно меняющими цвет глазами, миниатюрным носиком и