и различными увеселениями. На Сретение (другое название – День Очищения Девы Марии), 2 февраля, король шел к церкви вместе с другими верующими, державшими в руках свечи; его свечу нес один из представителей знати, шедший справа от монарха4. В праздничные дни всех, кто обретался при дворе, кормили исключительно хорошо, а сам король пировал в обществе своих приближенных и гостей; его подданные – при условии, что они были прилично одеты, – могли прийти и посмотреть на это.

Порой питание было куда более скудным. По пятницам и субботам двор постился: ели только рыбу и молочные продукты – «белое мясо». Во время Великого поста ограничения были еще более строгими – запрещалось все молочное5. В 1541 году король смягчил их.

Тюдоровские пиры были настоящей феерией излишеств. Гостеприимство короля не имело границ, и эти щедроты каждый год обходились ему примерно в четыре миллиона фунтов стерлингов. На трапезу могли позвать до семисот человек, к столу подавали до 240 различных блюд в золотой и серебряной посуде. Когда в Виндзоре король принимал тридцать человек, для них выставляли 14 видов мяса, 800 яиц, 90 блюд с маслом, 80 караваев каштанового хлеба, 300 вафель, пряники, покрытые сусальным золотом, а также спиртное и фрукты – 20 видов алкогольных напитков и по 10 апельсинов на каждого6. Гостей рассаживали в соответствии с их достоинством и обслуживали крайне церемонно. Виночерпии и пробователи пищи, подававшие еду и напитки королевской семье, вставали на колени всякий раз, когда делали свое дело, на протяжении всей трапезы. Самая изысканная еда предназначалась для главного стола, но ее могли передать людям низшего звания в знак благосклонности. Вдоль стен тянулись набитые посудой буфеты, перед которыми часто ставили свечи, чтобы пламя, отражавшееся в блюдах, дополняло освещение зала.

Главное блюдо было чрезвычайно изысканным – жареный павлин, заново облаченный в свое оперение7, или пирог в виде собора Святого Павла. Однако изюминкой пира, его pièce de résistance, становилось высокохудожественное кондитерское изделие, которое приносили в конце каждой смены блюд и подавали к высокому столу. Такие блюда – впервые их начали готовить в Бургундии – представляли собой вершину кондитерского искусства. Это были фантастические скульптуры из сахара и миндальной пасты, раскрашенные и позолоченные, высотой в два-три фута. Такие изваяния, производившие, что неудивительно, «атаку на зубы храбрецов»8, могли изображать героев романов, мифов, сражений, религиозные сцены, гербы, корабли, замки, церкви. Кардинал Уолси потчевал гостей «сладкой забавой» в форме собора Святого Павла9, а иногда моделью для сахарной фигуры становился кто-нибудь из почетных гостей. Многие такие скульптуры были связаны с политическими событиями и снабжались девизами. На пирах кавалеров ордена Подвязки с 1440 года подавали сахарного «Георгия верхом на коне»10.

Пир мог продолжаться не один час. Однажды королю стало скучно, и он развлекался тем, что бросал в гостей засахаренные сливы11. А несколько раз Генрих сам обслуживал своих сотрапезников.

Подобные увеселения приводили к такой нагрузке на кухни, что работники не всегда справлялись. Тогда в дворцовом саду наскоро возводили временные кухни, как, например, в Гринвиче во время празднования Двенадцатой ночи (1533)12.

После развлечений или пира король мог пригласить самых почетных гостей на банкет. Иногда это была роскошная трапеза, но обычно подавали сладкий десерт и конфеты: такое угощение называли «void» – «пустячок». Обычно его вкушали в личных покоях короля или королевы либо в одном из банкетных домов посреди дворцового сада. Это было удовольствие для истинных ценителей: на королевских банкетах потчевали только самой редкой, изысканной едой и вином, и все это происходило в роскошнейшей обстановке.

На банкетах не было слуг – гости сами брали угощения. Подавали цукаты (кусочки засахаренных в сиропе фруктов, которые ели специальными приборами с двузубой вилкой на одном конце и чайной ложкой на другом)13, марципаны, желе, печенье, «поцелуйные конфеты»[28] из сахарной карамели и пышные «шапки»-силлабабы[29], называвшиеся также «испанской кашкой»14. Подразумевалось, что бóльшая часть еды и вина будет действовать как афродизиак. Позже гости начинали передавать по кругу яблоки с тмином и засахаренные специи, разложенные на особых, богато украшенных блюдах. Одно такое блюдо из позолоченного серебра, принадлежавшее Генриху, имело ножки в виде четырех античных головок и крышку из серебра и фарфора, украшенную агатом, изумрудами и чеканкой в виде роз и королевских лилий15. Под конец вечера королю и королеве торжественно подносили золотые кубки с гипокрасом и вафли16. Затем гости расходились; многие, вероятно, пускались затем в любовные приключения.

Повседневная жизнь короля полностью подчинялась ритуалу17. Если монарх не являл себя миру, он все равно почти никогда не оставался один, даже в своих личных покоях или в уборной. Обычно рядом с ним находились его джентльмены, грумы, ашеры или пажи. Четыре рыцаря – эсквайры тела – днем и ночью не отходили от короля, постоянно сменяясь (единовременно присутствовали два эсквайра).

Ежедневно в семь утра утренние йомены стражи сменяли в приемном зале ночных, ашеры занимали свои места у дверей личных покоев, готовые с пристрастием опросить любого, кто пожелает войти. Король вставал около восьми утра. К тому времени грумы и пажи успевали зажечь огонь в очаге, убедиться в отсутствии дыма, привести в порядок королевские покои, а также будили – не всегда успешно – эсквайров тела, которые спали на соломенных тюфяках в помещении, примыкавшем к королевской опочивальне18. Иногда король жаловался, что они все еще храпят, когда он уже встал и оделся.

Каждое утро йомен Гардероба приносил к дверям личных покоев свежевычищенную одежду, выбранную королем, и передавал груму или пажу; тот вручал ее джентльменам, ожидавшим своей очереди служить государю. Тем временем эсквайр тела входил в опочивальню Генриха, «дабы одеть его в исподнее»19. Чистое белье, посыпанное свежими травами – их выдавала королевская прачка миссис Харрис, – держали в одном из двух сундуков, стоявших в спальне; в другой складывали грязные вещи, которые потом забирала миссис Харрис, платившая из своего жалованья, постепенно достигшего 20 (6000) фунтов стерлингов в год, за бельевые сундуки и травы, а также за ароматные порошки, мыло и дрова для очага20. Каждую неделю она стирала одежду и белье короля, включая 14 скатертей для завтрака, 8 полотенец для рук и 36 салфеток21.

Остальные предметы одежды, необходимые эсквайрам, к дверям опочивальни приносил грум. Затем Генрих, «частично одетый», выходил в личные покои, где джентльменам предоставлялась честь закончить его туалет. Ни одному груму не дозволялось «прикасаться к особе короля или вмешиваться в ход одевания,