– Ну что, это все, что он может предложить? – спросила она.

– У тебя все в порядке?

– За исключением того, что Оскар ведет себя как мудак, все просто прекрасно. Мы сегодня ходили на очередное собрание…

Они с Оскаром регулярно посещали встречи, участники которых рассказывали друг другу о людях, с которыми они спали, и своих чувствах по этому поводу. По-моему, пустая трата времени – впрочем, кажется, ни у кого из них не было нормальной работы.

– Представляешь, он мне заявил, что переспал с Майей. Ну, с подругой моей, помнишь ее? И что меня больше всего бесит, так это его полное нежелание признавать, что это против наших правил. Если бы он признал, что это по-мудацки…

В дверь забарабанили.

– Да идите вы! – крикнула она. – Так вот, что это по-мудацки… Если бы он просто это признал, я бы его, может, и простила, но вот так вот… ДА ВЫХОДИМ МЫ, ВЫХОДИМ! Вот так вот…

Она не договорила, поджала губы и принялась разглядывать свое лицо в зеркале.

– Пойдем, – наконец сказала она.

В баре стало еще более шумно. Все певцы изрядно набрались. Обрывки «Мадам Баттерфляй» и «Так поступают все женщины» то и дело проплывали над общим гомоном. После спектакля артисты могут отбросить правила, забыть о том, что голос надо беречь, напиться в хлам. Когда алкоголь приправлен адреналином, это становится почти неизбежно. Но я была трезва как стеклышко – меня не покидало ощущение, будто я все еще на сцене и должна быть начеку, обходить острые углы.

За столом Оскар показывал Максу фотографии Лори собственного авторства. Она часто ему позировала. На одном из снимков она была изображена у кирпичной стены, в руке – шпатель, по ноге бежит кровь.

– Это я называю «Преступления против человечности», – сообщил Оскар.

На другом фото она стояла на четвереньках в чем мать родила, под ней – яйцо в рюмке.

– «Промышленное животноводство», – сказал он.

Макс пристально изучал фотографии, но никак их не комментировал. Я спросила Оскара, как называется это направление искусства, и он ответил, что это уход от его привычного стиля. Он автохудожник, пояснил он. Фотографирует свои волосы, свою кожу. Даже свои фекалии. Больше всего, объяснял он, его интересует он сам. Потому и «авто». Да честно говоря, добавил он, все художники такие. Революционно в его творчестве то, что оно совершенно прозрачно. В фотографии его привлекает непосредственность, достоверность изображения – ничего лишнего в произведении быть не должно. А классическое искусство умерло, утверждал он, умерло и давно похоронено. Потому он и собирается стать фотографом.

– Когда? Когда вырастешь? – осведомился Макс.

– Нет, когда диссертацию допишу, – ровно ответил Оскар, в упор не замечая его тона. И принялся рассказывать, о чем его диссертация. Он писал о ложных сносках в книгах.

– Понимаете, – объяснял он, – это когда писатель дает ссылку на несуществующую книгу или сноска отсылает тебя к другой сноске в том же тексте, которая отправляет тебя обратно к исходной сноске.

Макс поинтересовался, какова цель его труда, но Оскар сделал вид, что не понял вопроса. Ушел в туалет и пропал.

– Анна говорит, вы пишете книгу? – спросил Макс у Лори.

– Ой, она правда так говорит?

– Правда. О чем ваша книга?

– Вряд ли вам это будет интересно, – сказала она. – Феминистическая деконструкция отношений между мужчинами и женщинами в век интернета.

– Почему же, звучит увлекательно. А что значит феминистическая?

– В каком смысле – «что значит»? – осведомилась Лори, глядя на него так, словно не прочь была вцепиться ему в лицо.

– Ну, феминизм – понятие весьма размытое, так ведь? В наши дни оно может означать практически что угодно, любой поступок, который совершает женщина, – например, как та модель, которая извалялась голой в равиоли. Подавалось это как феминистический акт, а на самом-то деле все наоборот. Феминизм сейчас – скорее некий бренд, вот что я имею в виду. Штамп, который пиарщики могут налепить на все, что сделано женщиной, чтобы оно лучше продавалось.

– Чтобы лучше продавалось?! – возмутилась Лори.

– Ну да, ведь феминизм сейчас в моде, разве нет?

– Мужчине по-прежнему значительно проще опубликоваться, чем женщине, – отрезала Лори. – Поэтому нет.

– Что, правда проще?

– Да, – ответила она. – Правда проще.

– А знаешь, Макс вырос неподалеку от того места, где живут твои родители, – сказала я. – Он…

– С писателями-мужчинами дело как обстоит, – продолжала Лори. – Накатают какую-нибудь тухлую дрянь и принимаются кричать о ней на всех углах. И кричат, и кричат, пока кто-нибудь их не услышит и не опубликует. Надрочат за пять минут и ждут, что ты уляжешься и подставишь сиськи.

– Хм, ну да. Я понимаю, это весьма… – Макс запнулся и закончил: – Досадно.

Я видела, что всякий раз, когда Лори произносит какую-нибудь пошлость, по его лицу пробегает гримаса отвращения, и понимала, что она тоже это видит. Потому и продолжает в том же духе, чтобы потом можно было сказать: «Ой, да он из тех ханжей, которых передергивает, когда женщина ругается матом. Кто бы сомневался!» А я-то так надеялась, что моя подруга понравится Максу, произведет на него впечатление. И что он ей тоже понравится. Мне хотелось, чтобы он перестал усмехаться, словно она – ребенок, забавный, но несносный, и, по счастью, не ему расхлебывать ее выходки. А с ее стороны было бы мило, если бы она перестала такого ребенка изображать.

– А вы в банке работаете, да? – поинтересовалась она с ядовитой усмешкой. – Это вам мы должны спасибо сказать за кризис?

– Нет, это к трейдерам… – начал было Макс, но тут к нам подошли несколько певцов и влезли за наш стол, так что все мы оказались прижаты друг к другу. – Анна, – сказал он. – Хватит. Пойдем.

– Дай мне хоть минутку с людьми попрощаться.

Я отвернулась, но краем глаза по-прежнему видела его. Видела, что он даже не пытается завести разговор с сидящим рядом человеком, и подумала: ну хорошо.

Все опять принялись восторгаться друг другом, но теперь уже орали – оглушительно и несвязно. Один парень начал травить какую-то байку, затыкая всех, чтобы послушали, но на середине истерически захохотал, так его захлестнули эмоции, закончить рассказ уже не смог. Девушка, которая явно к нему клеилась, с готовностью захохотала вслед за ним. Несколько человек начали горланить песни из мюзиклов, а одна из девушек, с которой мы делили гримерку, опрокинула мне на колени полный стакан вина. Перегнулась через стол, схватила меня за плечи и затараторила: о боже боже мой прости прости ты потрясная я тебя обожаю! Вблизи было видно, что в морщинках у нее собралась пудра, а помада не в точности повторяет