Высокий, суровый, темнее ночи.

Студию освещает лишь небольшой светильник с теплым светом напротив мольберта, и тени играют на его пугающей маске. Леденящая атмосфера поглощает меня.

Всего секунда.

Я позволяю моему телу замереть, а затем он надвигается. Хватает за локоть и тянет меня так, что я прижимаюсь к его точеным грудным мышцам.

– Ты…

– Ш–ш-ш, – его глаза темнеют и излучают зловещую энергию.

Длинные пальцы проводят по моей шее, моментально вызывая мурашки, а затем сжимают. Мое тело бьет крупная дрожь, когда мрачный тихий голос касается моего уха:

– Мы бы не дошли до этой стадии, если бы ты не играла в бессмысленные кошки-мышки.

– До какой стадии?

Черт возьми, почему мой голос такой хриплый? Почему его аромат медленно отравляет мой организм, заставляя жадно втягивать в себя воздух? И почему я ничего не делаю?

– До стадии, когда я, наконец, познакомлю тебя с моим членом и трахну твою киску.

Я изо всех сил толкаю его в грудь.

– Прекрати вести себя, как психопат. Почему ты пугаешь меня?

Он убирает руки в карманы, возвышаясь надо мной скалой. На нем черная толстовка, белая венецианская маска и темные джинсы, облегающие его сильные ноги. Даже не видя его лица, я могу сказать, что он безумно красив.

Невозможно красив.

Мне хочется потереть грудь в знакомом жесте, но я останавливаю себя. Сердце бьется, как ненормальное, и в тишине художественной студии мое шумное дыхание ощущается особенно отчетливо.

Господи, Кэт, сохраняй спокойствие.

– Я не пугаю тебя, Катерина. Я лишь говорю очевидное. Советую свыкнуться к моей роли в твоей жизни, потому что я собираюсь овладеть тобой полностью. И я дам тебе шанс исправиться, прежде чем решу, что ты действительно не рада меня видеть.

Я делаю неуверенный шаг назад. Он бесшумно следует за мной, как чертов зверь.

– О чем ты?

– Поприветствуй меня, как следует.

Парень делает еще один шаг, заставляя меня пятиться назад – прямиком в стену, где сохнут мои рисунки.

Сердце подскакивает к горлу, и я неуверенно бормочу:

– Привет?

В его темных глазах нет ни капли света, они проникают куда-то вглубь, оставляя после себя невидимые шрамы.

Еще шаг.

Я пытаюсь обогнуть внушительную фигуру, но он преграждает путь, не давая мне избежать его близкого присутствия.

Еще шаг.

– Я не понимаю, чего ты добиваешься? – говорю я, уже паникуя.

До стены с рисунками остается считанное расстояние. Если я испорчу пейзажи, то профессор Макалистер меня убьет. Точнее, я убью себя.

Еще шаг.

Я знаю, что если не сделаю того, что он хочет, то меня будет ожидать неутешительное знакомство с его порочными извращениями.

Я медленно пячусь назад, мои кеды скользят по дереву, создавая призрачный звук.

Я в ловушке.

Поприветствуй меня, как следует.

Я скучаю по твоим губам, Катерина.

Я прикрываю глаза, ненавидя его каждым горящим дюймом моего тела.

Больной ублюдок.

Реальность моего положения проясняется медленно, как туман. Пульс ускоряется, и я делаю то, от чего в моих жилах застывает кровь, – я хватаю его за плечи, поднимаюсь на носки и касаюсь губами щеки сквозь ткань маски.

– Привет, – шепчу я, с ужасом ощущая, как мои щеки опаляет жаром. Взгляд направлен строго на его шею, посмотрю в его темные глаза – и сгорю полностью.

Тяжелый запах яблочного табака оседает на моих легких удушливой волной. Сверхчеловеческая энергия бурлит в моих венах и вспыхивает над поверхностью.

Еще шаг.

Его рука оплетает мою талию, и он с легкостью делает шаг вместе со мной, словно я ничего не вешу.

– Прекрати, – умоляю я, продолжая смотреть куда угодно, но только не в его глаза. Кто бы мог подумать, что я когда-либо буду трусихой. – Я рисовала эти картины весь день. Чего ты хочешь, черт возьми?

– Ты не слушалась, когда я отправлял тебе сообщения. Почему я должен прислушиваться к твоим просьбам?

Еще шаг.

Моя температура поднимается до тревожного уровня, и все, что я могу сделать, это выполнить его приказ. Судорожно вздохнув, я обхватываю его лицо ладонями и, зажмурившись, прижимаюсь к сухим губам.

Какие-то жалкие сантиметры и моя спина прижмется к стене.

Еще шаг.

– Боже мой, я ненавижу тебя! – шепчу я прямо в губы и целую со всей яростью и желанием, что бурлили во мне, как только он появился в этой комнате.

Я напоминаю себе, что я правильная.

Что я хорошая девочка.

Всегда следую правилам и никогда не иду на поводу у опасности.

Но в этот самый момент мои принципы идут крахом, следуя по пути моего разрушения. Я оплетаю чужую шею руками, прижимаясь ближе, и неуверенно провожу языком по его нижней губе. Я не умею целоваться, поэтому пытаюсь вспомнить все то, что он делал со мной во время пробежки. Кусаю, проникаю в рот и целую, задыхаясь от ощущений.

– Пожалуйста, – шепчу я, снова и снова его целуя. – Ответь мне. – Целую. – Я рада тебя видеть. – Облизываю. – Ответь мне, черт возьми! – Кусаю. – Пожалуйста…

Он скользит руками по моему телу и, взяв за бедра, поднимает в воздух, заставляя меня обхватить его торс ногами. Давление внизу живота становится просто невыносимым. Он начинает грубо толкаться в меня – так, чтобы я почувствовала, насколько он возбужден.

– Знаешь, что я сейчас сделаю?

Я качаю головой.

– Нет? Тогда я расскажу, – он несет меня через всю студию и опускает на высокий стол, на котором разбросаны мои инструменты. – Я хочу трахнуть тебя, котенок. Жестко. Так, чтобы твое тело навсегда запомнило меня. Так, чтобы ты навсегда забыла слово “нет”. Ты будешь слушаться, Катерина?

Мои губы приоткрываются. Черт возьми, почему это так… заводит?

– Не делай из меня игрушку, – шепчу я.

Он обхватывает мой затылок и делает очередной грубый толчок. А затем я стону. Совсем недолго и тихо, но этого хватает на то, чтобы сорвать его выдержку с невидимых петель.

Другой рукой он сжимает грудь, пока я не начинаю извиваться, затем скользит пальцами по моей шее и кусает. Я вскрикиваю, чувствуя, как тону все глубже и глубже. Погружаясь в темноту вместе с ним.

– Блядь, ты такая хрупкая, котенок. Мне нравится, все в тебе. Все, – его язык зализывает укус, а потом он оставляет еще один. И еще. Я дрожу и бьюсь в его руках, тихо плача, но он не успокаивается.

Поцелуй. Укус.

Поцелуй. Укус.

На моей шее наверняка останутся десятки его следов, но, кажется, этого он и добивается.

А затем он