о преступлении, совершенном Сагами в реквизиционном отряде. Случай этот не предали огласке, так же как и злополучное происшествие, имевшее место недели две тому назад: тогда во время учебной стрельбы снаряд разорвался в десяти метрах от орудия, весь орудийный расчет погиб, и многих ранило. В ту пору Исода находился еще в отдельном отряде, который стоял в горах в восьмидесяти километрах к северо-западу.

После обеда праздничное настроение возросло. Необходимое количество фуража было уже собрано. Часа через два отряд должен был быть готовым двинуться в обратный путь, и теперь солдаты с особым рвением принялись искать то, что нужно было им самим. Искал ли Исода картофель, по которому истосковался, Сёдзо не знал. Вспоминая с ужасом и отвращением то, что случилось в фанзе старухи, он не хотел помогать в поисках Исода. К тому же у него разболелась нога. После обеда, когда все мыли котелки у колодца, Сёдзо не свойственным ему властным тоном сказал Исода:

— Засыпанный на хранение картофель держится только зиму, а сейчас сколько ни ищи, его все равно не осталось. Так что ты это дело брось!

Неизвестно, последовал ли Исода его совету, но он где-то разыскал и привел с собой мальчика — как раз такого, чтобы спустить его в картофельную яму. Ребенок держал оплетенный глиняный кувшин с кунжутным маслом. На площадь у колодца, которая в каждой деревне служила местом сходок, Исода притащил таким образом сразу два трофея.

— Эй! Откуда взялся звереныш? Сколько же ему лет-то?

— Да лет шесть-семь, не больше.

— Если бы это была девочка, выросла бы красавицей.

Солдаты столпились вокруг мальчика, словно он был каким-то редкостным маленьким зверьком. Исода рассказывал, как он нашел мальчишку. Малыш забился в сарай с сельскохозяйственным инвентарем на краю деревни. По-видимому, он пришел из ближайшего селения, принес родственникам масло, но они убежали, а так как в деревне хозяйничали японские войска, то мальчишка спрятался.

— Надо бы заставить нашего Би-бах-бах — Юна поговорить с ним.

— А разве Юн знает японский язык?

— Как же, Би-бах-бах немного говорит по-японски.

— Странно! А ведь он делает вид, что ничего не знает и не понимает.

Теперь все заговорили о Юне.

Юн Шен был одним из возниц. Все они, так же как их телеги, в глазах солдат служили лишь средством для перевозки реквизированного фуража, а потому их имена никого не интересовали. При деловых отношениях достаточно было обращаться с ними так же, как с населением тех мест, куда вторгалась японская армия: «Эй ты!», «Пойди-ка сюда!», «Дурак!» Юн был исключением из общего правила прежде всего благодаря своей необычной внешности. Это был худой человек почти двухметрового роста. На его коричневом лице выделялся прямой крупный нос. Глаза были черные, раскосые, а подбородок и щеки до самых ушей окаймляла темная полоска бороды. Носи он вместо круглой китайской шапочки тюрбан, и его легко было принять за араба или перса. По виду ему можно было дать и двадцать пять и пятьдесят лет. Но он отличался не только необычной внешностью, но и необыкновенным слухом. Особенно это проявилось, когда начались налеты самолетов Б-29. Сидя на козлах и изредка пощелкивая длиннейшим кнутом, он вдруг останавливал быков и, соскочив на землю, приникал к ней ухом. Казалось, все его длинное тело превращалось в слух. Он лежал так с минуту, словно вслушиваясь во что-то, доносящееся до него из глубин земли, потом вскакивал и, размахивая руками, кричал:

— Би-бах-бах!

Так солдаты называли самолеты Б-29. Это и стало прозвищем Юна. На голубом, совершенно чистом небе не было видно не только самолетов, но и ни единого облачка. Однако проходило две-три минуты, и солдаты тоже начинали различать гул моторов. Поблескивая серебряными нимбами пропеллеров, появлялись бомбардировщики, прилетавшие с юго-западной стороны, из Гуйлина. Сёдзо знал, что Юн никогда в таких случаях не ошибается, подобно тому как фазан безошибочно возвещает о надвигающемся землетрясении. Но любопытно, в какой степени Юн знает японский язык? Вполне возможно, что этот возница и понимает по-японски, но справедливо считает, что порой лучше прикинуться непонимающим. Ведь Сёдзо и сам придерживается этого правила. Ему легко давались иностранные языки. Занимаясь историей христианства, он сумел довольно быстро усвоить латынь. И уж конечно, без особого труда начал понимать в последнее время обиходный китайский язык, который постоянно слышал. Но, сопровождая младших командиров в местные китайские административные учреждения для каких-нибудь деловых переговоров, он всегда делал совершенно непонимающее лицо. Ведь если бы узнали, что его можно использовать как переводчика, то наверняка взвалили бы на него какие-нибудь неприятные обязанности.

Ребенок привлек всеобщее внимание. Когда отряд построился, чтобы выступить в обратный путь, он случайно оказался рядом с подпоручиком Ито.

— О! Смотрите, какой прелестный ребенок!

— Будь он девчонкой да лет на десять постарше, отличный был бы трофей,— сказал Уэда. У старшего унтер-офицера Уэда было худое лицо, раскосые, сверлящие, как буравчики, глаза и густые усы, придававшие ему какое-то странное сходство с писателем Мори Огаем. Он был холоден, суров и молчалив, но иной раз отпускал игривые шуточки.

Солдаты в ответ дружно захохотали.

Кстати сказать, Сёдзо всегда казалось, что колючий взгляд раскосых глаз старшего унтер-офицера слишком часто задерживается на нем. Уэда был в другом подразделении, и они непосредственно не сталкивались, за исключением случаев совместных действий, как, например, сегодня. И всегда взгляд старшего унтера вызывал у Сёдзо какое-то неприятное ощущение, как это бывает, когда чувствуешь, что за тобой незаметно наблюдают сзади. «Не пронюхал ли этот тип что-нибудь о моей университетской истории?»— думал Сёдзо.

Для Исода мальчишка с кувшином кунжутного масла был вполне достаточной добычей — она восполняла неудачу, постигшую его в поисках картофеля, которым ему так и не удалось поживиться. И во время марша он держал ребенка подле себя. Родная деревня мальчика лежала на полпути к деревне Б., но несколько ближе к горам. Поэтому до развилины дороги мальчик мог идти вместе с отрядом.

— Самая подходящая для тебя компания,— обернувшись, сказал с насмешкой ефрейтор Хама, ехавший на лошади во втором ряду. Солдаты и на это ответили взрывом смеха. И в самом деле, Исода, точно мальчишка, получивший щенка, которого ему очень хотелось иметь, улыбался во все свое румяное, круглощекое, совсем еще мальчишеское лицо, и ему очень нравилось, что рядом с ним шагает ребенок с кувшином.

Сёдзо достал из вещевого мешка карамельку и дал мальчику. Может быть, потому, что ему уже много надавали конфет, мальчонка не стал ее есть, а