Полин. Они задавали вопросы об одежде преступника, визуальных деталях помещения вокзала, о погоде и прочих второстепенных подробностях. Порой Полин терялась и давала неверные ответы. После каждой такой ошибки защитники поправляли Полин в присутствии присяжных, пытаясь выставить ее в виде не заслуживающей доверия и пристрастной женщины. Но защитники умалчивали о том, что было им прекрасно известно: ответы Полин не имели никакого отношения к правдивости ее показаний, а были лишь отражением процесса проработки травмирующих ситуаций сознанием. Они знали, что неосведомленность о принципах работы человеческой памяти играет важную роль в оправдательных приговорах по делам об изнасилованиях. Но признаваться в этом они не собирались. Возможно, вы скажете, что они просто делали свою работу. Пусть так, но довольно скоро и я получила возможность выполнить свою.

Выступая в качестве эксперта в судебном заседании, я подробно остановилась на психологических особенностях устройства памяти жертв сексуального насилия. Я пояснила, что пробелы и частичные воспоминания свойственны любому, кто пережил травмирующую ситуацию. Будь то солдат, участвовавший в военных действиях, пострадавший в автокатастрофе или жертва изнасилования. Так устроен человеческий мозг. Что касается Полин, то, как и во многих других случаях, изнасилование полностью изменило ее жизнь. Она не может вернуться к работе, пользоваться общественным транспортом, заботиться о своих детях и выходить из дому одна. Рассчитывать на то, что человек полностью помнит травмирующее событие, попросту неразумно. Главное значение имеют его впечатления.

Работа адвоката и, смею надеяться, мои доводы как эксперта сделали свое дело. Суд обязал железнодорожную компанию выплатить Полин в общей сложности 750 000 долларов — 250 000 в качестве компенсации ущерба и 500 000 долларов в качестве меры наказания. В апелляционной инстанции к этому приговору добавились еще больше 115 тысяч долларов пени за просрочку. Железнодорожная компания пыталась оспорить это решение в Верховном суде, но проиграла.

Вдохновленный этим успехом, Фицпатрик переключился на дело Джоан. В данном случае у полиции появился подозреваемый, ранее судимый за изнасилование женщины на станции метро в 1977 году. За это преступление мужчина был приговорен к небольшому тюремному сроку. Однако несколько месяцев назад его снова признали виновным в изнасиловании. На этот раз его жертвой стала девятнадцатилетняя студентка, причем преступление было совершено в подземной части Пригородного вокзала.

Передача дела Джоан в суд стала возможна благодаря свидетельнице, которая в день исчезновения пострадавшей видела, как подозреваемый тащил какую-то женщину вниз по лестнице, ведущей в катакомбы Пригородного вокзала. «Я увидела их неподалеку от дверей лифта, — рассказала свидетельница. — Они стояли очень близко друг к другу, и я еще подумала: чем это они там занимаются. А потом они пошли вниз по той лестнице. Я не знала, как мне быть. Почему-то я очень перепугалась». Она попыталась обратиться за помощью, но никого не нашла. «Я пошла обратно к той лестнице. Наклонилась над ней и увидела, что он на меня смотрит. Я застыла от ужаса. Было видно, что он не ожидал меня увидеть. Потом этот мужчина повернулся вправо, и я увидела его профиль. А потом заметила ноги лежащей женщины. Без обуви. Больше ничего не видела».

Свидетельницу спросили, есть ли в зале суда мужчина, которого она тогда видела. «Вон тот человек», — сказала она, указывая на человека, сидящего на скамье подсудимых.

Однако, невзирая на эти свидетельские показания, подозреваемого оправдали. Присутствовавшие на процессе были поражены. Послышались изумленные возгласы. Прокурор поспешил удалиться, отказавшись дать комментарии репортерам. Довольны исходом процесса были только обвиняемый и его адвокат. Они улыбались.

К сожалению, такой финал дела был неудивителен. Он соответствовал закономерности, сложившейся в процессах по делам об изнасилованиях той эпохи. Расклад в них был не в пользу жертв. Отчасти это объяснялось редкостью использования биологических доказательств. А до появления генетической экспертизы оставалось еще несколько лет. Кроме того, был силен стереотип, что сексуальные преступления обычно совершаются в укромных местах, что исключает наличие надежных свидетельских показаний. Но по-настоящему важным было то, что дела об изнасилованиях по большей части основывались на противопоставлении слов женщин и мужчин. А в конце 1970-х годов показания женщин было принято считать эмоциональными, недостоверными и не заслуживающими доверия. Поэтому в подобных делах присяжные очень редко становились на сторону жертв.

Глава 8

Что скрывается под маской

После лекции по виктимологии ко мне зашел Хэйзелвуд и спросил, не найдется ли у меня несколько минут, чтобы поговорить о деле, поступившем к нему из Батон-Руж. Местные полицейские разыскивали сексуального маньяка, замешанного в десятках преступлений в разных штатах. И Хэйзелвуду понадобился мой совет относительно некоторых странностей в поведении этого преступника.

— Странный тип. Проникает в дома исключительно между восемью вечера и часом ночи, и только в те, где есть незапертые двери или окна, — начал Хэйзелвуд. — Ну ладно, допустим, это-то как раз не очень странно, но вот с жертвами он выпендривается по полной программе. Сначала как бы успокаивает их, потом насилует, а всех, кто есть в доме, заставляет на это смотреть. Что за извращенец! — Тут он опомнился и взял себя в руки. — Извини. Я к тому, что… В общем, стараюсь получше разобраться в данной типологии, чтобы выстроить дело на этой основе.

В газетах его называют «Насильником в лыжной маске», — продолжил Хэйзелвуд. — Рост больше шести футов, телосложение стройное, темноволосый. Обычно вооружен ножом или пистолетом. Связывает жертв и насилует их на глазах у всех мужчин, которые есть в доме, иногда еще и поддразнивает этих мужчин. Потом связывает всех потерпевших и спокойно забирает из дома телевизоры, стереосистемы и другие ценные вещи.

— Погоди-ка. Мужчины-очевидцы были во всех случаях? — прервала я.

— Нет. В основном в недавних, — ответил Хэйзелвуд. — С самого начала этот тип довольно часто меняет почерк. Не похож ни на кого из всех, кто мне знаком. Один и тот же парень, а такое впечатление, что действуют совершенно разные преступники. Поэтому мне нужна твоя помощь. Надеюсь, у нас получится определить триггерные точки в хронологии, прежде чем я представлю дело команде.

Такие просьбы поделиться своими наработками были в ОПА довольно частым явлением. Каждый член коллектива обладал уникальными знаниями и практическим опытом в какой-то определенной области. В случае «Насильника в лыжной маске» это были представления о жертвах изнасилования и насильниках, полученные в ходе моих научных исследований, поэтому Хэйзелвуд посчитал меня самой подходящей собеседницей.

— Этот парень замешан в десятках преступлений, — сказал Хэйзелвуд. — Но я думаю, нам будет достаточно рассмотреть пять самых первых, пять из середины хронологии и пять самых недавних. Проследим, так сказать, за его развитием. Логично?

Я сосредоточилась