чтобы узнать, куда они пропали. Но только она вошла в кухню, как ее схватили за горло, а у своего виска она ощутила холодное дуло пистолета. Обернувшись, она увидела мужчину в черной маске с прорезями для глаз, носа и рта. Он приказал ей раздеться. Потом заставил дрожащую обнаженную женщину совершать с ним развратные действия на глазах у мужа и дочери, после чего изнасиловал на холодном кафельном полу.

В другом случае насильник вломился в дом, обнаружил в нем присматривавшую за ребенком хозяев тринадцатилетнюю девочку и принудил ее к оральному сексу. В надежде отпугнуть его она сказала, что это дом полицейского, но это лишь раззадорило преступника. С улыбкой он сказал, что с удовольствием подождет хозяев. Когда примерно через час супруги вернулись домой, преступник заставил их сковать друг друга наручниками, а затем принялся насиловать жену. Внезапно разъярившись, Саймонис начал зверски бить женщину в грудь. Причиненные увечья были настолько серьезными, что впоследствии ей пришлось ампутировать обе груди.

Беседы с жертвами Саймониса дополнительно подкрепили ряд практических выводов моего самого первого исследования по теме изнасилования, в частности, о том, что это явление обусловлено стремлением к контролю. Но сейчас, с учетом более развернутых представлений, полученных в процессе исследования серийных убийц, я смогла продвинуться в своем понимании немного дальше. Я осознала, что преступник преследует двоякую цель: он хочет установить как физический, так и сексуальный контроль. Поистине ужасные и болезненные воспоминания этих жертв пролили свет на то, как это происходит. Подобно Саймонису, некоторые преступники обретают контроль путем прямой конфронтации. Например, в ходе внезапного нападения с применением грубой физической силы. Другие используют вербальные уловки вроде угроз или запугивания. В обоих сценариях преступник получает сексуальный контроль над жертвой насильно. Два различных подхода для получения одного и того же результата.

Первый из этих двух подходов я отнесла к категории блицизнасилований. Они происходят «ни с того ни с сего» и при минимальном предшествующем взаимодействии преступника и жертвы, а зачастую и вообще без такового. Жертва живет своей обычной жизнью, которая внезапно разрушается за считаные секунды. Как сказала одна 31-летняя девушка: «Он подошел сзади. Возможности вырваться не было никакой. Все случилось так быстро, как будто тебя молнией ударило».

С точки зрения жертв, появление агрессора выглядит беспричинным и необъяснимым. Он является внезапно и тут же насилует. Налицо высокая степень анонимности обеих сторон. И жертва выбирается случайно, и преступник прилагает все усилия к тому, чтобы оставаться анонимным. Часто агрессор бывает в маске и перчатках или же прикрывает жертве лицо. В большинстве случаев жертвы блицнасильника просто оказываются в неподходящем месте в неподходящее время.

Второй, в большой степени вербальный, подход я отнесла к категории насильников-аферистов. Их отличительной чертой является коварство. Этот человек использует ложь и провокацию для принуждения к нежелательному половому сношению. Обычно нападению предшествует хотя бы минимальное общение между преступником и жертвой. Иногда преступник уже знаком с жертвой, а в некоторых случаях ранее состоял с ней в формальных отношениях. Насильник-аферист обычно заводит разговор с жертвой и старается заручиться ее доверием, которое в конечном итоге обманывает. Например, он может предложить помощь или попросить о ней, пообещать нужную информацию, работу, деньги или наговорить любезностей.

На первый взгляд могло показаться, что Саймонис, скорее, относится к категории насильников-аферистов. Но, ознакомившись с записью его беседы с Хэйзелвудом и Лэннингом, я поняла, что со временем Саймонис все больше и больше склонялся к повадкам блицнасильника. Внезапность и «игра в кошки-мышки» стали важными ритуальными элементами его нападений. Для «Насильника в лыжной маске» эта ритуальность имела особую важность. Дуглас помог прояснить наши наблюдения, назвав эту составляющую преступного поведения «почерком». Он считал, что это — часть способа совершения преступления. Но если способ совершения преступления серийником может изменяться по мере совершенствования его навыков, то почерк остается неизменной особенностью.

— Вы правы в том, что это своего рода ритуал, — сказал Дуглас. — Это что-то, что необязательно для успешного совершения преступления, но приносит преступнику удовлетворение.

— Давай-ка уточним, — вмешался Хэйзелвуд. — Если способ говорит нам об особенностях преступного поведения, то почерк свидетельствует о фантазиях, обусловивших это поведение?

— Это похоже на персонацию, — сказала я.

— Энн, мы и слов-то таких не знаем, — улыбнулся Дуглас.

— Объясняю. Преступником все больше и больше овладевает желание воплотить свои кровожадные фантазии в реальность. И когда он в конце концов это делает, некий аспект его фантазий остается на месте преступления — признаки чрезмерного применения силы, кровавый след от перемещения тела жертвы, что-то в этом роде. Это и есть персонация. И чем больше преступлений он совершает, тем чаще воплощает себя почерком.

— Теперь понятно, — сказал Дуглас.

— Таким образом, элементы почерка прочно связаны с фантазиями преступника. Они наполнены смыслами, — закончила я.

— Отлично. Это как раз то, что нам нужно, — сказал Хэйзелвуд. — Установив почерк серийного преступника, мы получаем реальную возможность связать его с его преступлениями.

В деле Саймониса процесс развития почерка был очевиден. В начале серии его преступлений он вломился в дом молодой пары, приказал мужу лечь лицом вниз в коридоре и поставил ему на спину фарфоровую чашку на блюдце, сказав: «Если я услышу, что чашка упала, твоей жене конец». После этого он затащил женщину в спальню и изнасиловал ее. В дальнейшем поведение Саймониса усугублялось. Так, в ходе одного из более поздних нападений он проник в дом и приказал женщине позвонить мужу и попросить его срочно вернуться домой. Когда тот приехал, Саймонис привязал его к стулу и заставил смотреть, как он насилует его жену.

Налицо была определенная модель поведения. В первом случае Саймонис использовал для контроля над мужем чашку и блюдце. Во втором пошел дальше и не только изнасиловал жену, но еще и придумал, как унизить ее мужа, чтобы как можно полнее воплотить свои фантазии. Характерный почерк его преступлений был обусловлен личными потребностями.

* * *

Саймонис получил двадцать один пожизненный срок за изнасилования и еще несколько лет за вооруженный разбой, кражу и угон автомобиля. Это был организованный преступник: он не только планировал свои изнасилования и грабежи, но еще и очень умело избегал разоблачения. По его собственному признанию, изнасилования стали ему надоедать, и он уже предавался фантазиям об убийствах. На суде он утверждал, что жалел о содеянном, но не мог совладать с собой. «Я виновен в этих преступлениях и прекрасно понимал, что делаю. И раньше понимал, и сейчас понимаю». Однако меня лично это ничуть не убедило. Саймонис всегда хотел контролировать происходящее вокруг. Он понимал, что полностью изобличен. И