Шрифт:
Закладка:
С его избранием Польша в любом случае почувствовала, что наконец что-то может неожиданно измениться. После нацистской оккупации и вхождения Польши в советский блок этот человек мог бы добиться изменений, которых так давно ждало все население страны. Поездка папы длилась в общей сложности девять дней. И действительно ознаменовала собой начало процесса, результатом которого стало падение Берлинской стены в 1989 году.
Среди тех, кто хотел сопровождать папу в Освенциме, была и я. Я входила в состав делегации тех бывших заключенных, что должны были его коротко приветствовать. Ожидая своей очереди, я очень волновалась. Когда я подошла к нему, Иоанн Павел положил мне руку на голову и долго смотрел в глаза, не говоря ни слова. Его взгляд глубоко меня впечатлил и пронзил мою душу. Войтыла очень близко к сердцу принимал трагедию концлагерей. Это он сказал, что преступления холокоста останутся несмываемым пятном в истории уходящего века. И это он напишет, имея в виду празднование наступающего нового тысячелетия: «Мы помним: размышления о холокосте», документ, в котором Ватикан признает ответственность церкви за холокост. Он не ограничится тем, что проклянет лагеря смерти и ужасы нацизма. Он попросит прощения и призовет верующих очистить свои сердца через покаяние за ошибки и неверие прошлого. Этот папа призовет каждого смиренно стать перед Богом и осмыслить свою ответственность за все зло современности.
Его слова поразили меня. Прежде всего, они помогли мне понять, что антисемитские предрассудки проникли в умы и сердца некоторых христиан, и что причиной тому неверная интерпретация Нового Завета. К сожалению, антисемитизм христианской Европы облегчил истребление евреев по приказу Гитлера. За это церковь попросила прощения. Именно благодаря такому мужеству я почувствовала и чувствую до сих пор, насколько близок мне этот папа. И папа Франциск тоже.
Франциск говорил примерно то же самое, вспоминая о преступлениях нацистов. В предисловии к своей книге «Библия Дружбы. Фрагменты Торы-Пятикнижия в комментариях евреев и христиан» – однотомное издание в редакции Марко Кассуто Морселли и Джулио Микелини – он пишет, что за спиной христиан девятнадцать веков антисемитизма и всего несколько десятилетий диалога. Ему это хорошо известно, и проводить сравнения в такой пропорции не имеет смысла. Однако в последнее время очень многое изменилось и продолжает меняться. Необходимо усердно трудиться над тем, чтобы покаяться и восстановить все разрушенное взаимным непониманием.
Однако у Франциска больше всех слов меня потрясло молчание. В 2016 году он принял решение в полном молчании посетить лагерь Аушвиц – Биркенау. Еще папа Бенедикт XVI, будучи в Освенциме в 2006 году, задавал себе вопрос: «Где же был Господь в те дни? Почему, Господи, ты молчал? Как же ты допустил все это?» Папа Франциск позволил себе заговорить, только когда вышел из лагеря. Его визит проходил в полном молчании. Он вошел в ворота один, пешком, низко опустив голову. Войдя, сел на электрокар, который провез его по всем зонам лагеря. Затем он около четверти часа провел, сидя на скамье возле камер интернированных узников. Глаза его были закрыты, руки сложены на животе. Прежде чем пойти дальше, он остановился перед железной виселицей, где вешали узников, и поцеловал одну из опор.
Потом папа вошел в соседний блок № 11, где был умерщвлен священник францисканского монастыря Максимилиан Кольбе, добровольно предложивший себя вместо многодетного отца, приговоренного к смерти в «голодном бункере» за попытку мятежа. Франциск в полном одиночестве вошел в камеру, где на стенах еще сохранились рисунки заключенных, и долго сидел там, погрузившись в молитву.
Вот это молчание меня и потрясло. Молчание, полное глубокого уважения к тем, кто расстался здесь с жизнью, и к тем, кому удалось выжить, не проявив душевной слабости.
С одной стороны, свидетельствовать необходимо, и это наш долг. С другой стороны, я понимаю тех, кто выбирает молчание. В такие моменты в таких местах бывает трудно подобрать слова.
* * *
Теплым майским утром 2021 года я принимала участие во всеобщей вторничной аудиенции, проходившей в Ватикане во Дворе Святого Дамасия. Это место выбрали из-за того, что во время пандемии не разрешены были большие скопления людей. Двор поразил меня красотой стиля архитектуры Возрождения. Меня разместили в первых рядах, потому что в конце церемонии я должна была произнести короткое приветствие папе. Я не ждала от церемонии ничего особенного, помня свою встречу с Иоанном Павлом II в Польше, и была убеждена, что все пройдет примерно по одному сценарию.
Франциск начал с небольшого отрывка из Катехизиса, подкрепив его молитвой. Его слова показались мне созвучными со всем тем, что я пережила в лагере. Это был протест против молитвы, которая вытекает из наших наблюдений. Мы просим, умоляем, заклинаем, но порой наши молитвы словно бы никто и не слышит. И мне вдруг подумалось: а ведь то же самое было и в Биркенау… Сколько молитв заключенных осталось неуслышанными! Папа говорил, что все, о чем мы просили для себя и других, так и не сбылось. И добавил: порой так случается с нами. Когда мотивация нашей молитвы благородна (к примеру, чтобы больной выздоровел или война прекратилась), то такая глухота небес нас возмущает. И Франциск задал вопрос: отчего же нас не слышит Отец наш небесный? Ведь он обещал своим детям благо. Почему же он не отвечает на наши просьбы? Все мы молились когда-нибудь: о выздоровлении друга, за родителей, которые ушли в небытие, но Бог нас не услышал.
Я вслушивалась в слова папы и понимала, насколько они верны. На наши просьбы Господь часто не отвечает. Умом я была вместе с теми, кто погиб в лагерях. Многие из них были верующими и просили искренне, но их никто не услышал. И мне понравилось, что Франциск так и не дал ответа на вопрос о Божьем молчании, и вопрос остался висеть в воздухе.
Аудиенция продолжалась, слова папы переводили на многие языки. Наступил момент финальных приветствий. Франциск направился к тем, кто стоял в первых рядах, и начал прощаться со всеми по очереди. Возле некоторых он ненадолго останавливался. Дошла очередь и до меня. Я смотрела на него, не зная, что сказать, потому что не говорю по-итальянски. Кто-то из стоявших рядом представил меня и коротко рассказал мою историю. Что я могла ему сказать? Что могла сообщить? И я