присутствующих, что его обладатель избавлен от необходимости что-либо делать самому. Вот и туфлям на высоченном каблуке, за право носить которые боролись богатые женщины в итальянских городах- государствах, не было места на ферме или в поле. И причина не только в том, что грязь испортит красивую обувь, но и в том, что если человек весь день трудится на ногах, то ему необходима удобная обувь. Именно поэтому крестьянки носили тяжелые деревянные башмаки. Осознанно так получалось или нет, но одежда подчеркивала социальную иерархию. И в семье бедняков могла родиться девушка несравненной красоты, но едва ли она могла бы одеваться как подобает красавице.

Таким образом, извечный вопрос, что носить и во что одеваться, доставлял постоянную головную боль богатым женщинам, ставя их перед тяжелым нравственным и социальным выбором. Им следовало демонстрировать своими туалетами, к какому слою общества они принадлежат, но при этом не преступать грань, за которой их обвинят в порочности. Судя по всему, некоторые особенно изысканно одевавшиеся дамы просто не обращали внимания на призывы церкви к строгости. Именно этим неисправимым модницам были адресованы предостережения в книгах пороков и добродетелей и в «Книге о Граде женском». Женщины более благочестивого нрава, напротив, осознанно отказывались от избыточной роскоши нарядов и ярких цветов, а свой статус подчеркивали качеством материи, изяществом пошива, а также длинными рукавами и шлейфами платьев, которые подчеркивали невозможность тяжелого ручного труда. В редких случаях некоторые особо богатые женщины в надеждах обрести за гробом святость впадали в крайность, втайне поддевая под роскошные одежды грубые, раздражающие кожу власяницы. Так они внешне отвечали социальным ожиданиям и одновременно наказывали себя за то, что потакали им.

Если дамам из высоких сословий предписывалось роскошно одеваться, то большинству женщин такое не дозволялось. В период позднего Средневековья даже принимали так называемые сумптуарные законы, или законы о роскоши, призванные следить за тем, чтобы женщины одевались не богаче, чем позволяет их положение в обществе. Эти законы должны были порицать расточительство, если деньги, которые тратились на роскошь, можно было бы употребить на более благородные цели. Однако на деле сумптуарные законы нужны были для того, чтобы запрещать людям низших сословий одеваться как знатные особы и вести «благородный образ жизни» (vivre noblem)123. Чаще всего им запрещалось носить одежду из бархата или шелка. Определенные цвета в одежде, например зеленый и пурпурный, также могли быть закреплены только за высшими классами. Точно так же благородные меха, например горностая, полагалось носить исключительно придворной знати. Некоторые из сумптуарных законов регламентировали вообще весь стиль одежды. Так, в Брюгге (территория современной Бельгии), где зажиточные горожане не упускали случая похвастаться своим богатством, законы запрещали неблагородным сословиям носить «камзолы, корнеты, мантии и прочее»124.

Женщины не обязательно подчинялись подобным запретам. В Болонье, например, когда кардинал Виссарион в 1453 году издал закон, ограничивающий женскую моду, матрона Николоса Санути из семейства богатого торговца написала трактат17, в котором требовала от «папского легата в Болонье, чтобы женщинам вернули украшенную одежду»125. Другие дамы писали, что новые веяния женской моды необходимы как замужним дамам, чтобы услаждать взоры их супругов, которым нравилось любоваться красиво убранными супругами, так и незамужним девицам, чтобы украшать свой облик и склонять мужчин к браку126.

Само принятие сумптуарных законов доказывает, что люди, наделенные властью, ревниво оберегали от низших слоев свое право на изысканную одежду. Даже протесты против правовых гонений на моду, и те исходили от женщин, принадлежавших к более состоятельным кругам. Женщины из купеческих семейств, достаточно образованные, чтобы письменно излагать доводы в пользу своего права самостоятельно выбирать себе одежду и располагавшие средствами на запретные туфельки на высоком каблуке и платья со шлейфом, если и не принадлежали к знати, то, несомненно, были из богатого сословия. Доказательством, что подобные петиции исходили от состоятельных женщин, служит тот факт, что их жалобы не оставались без ответа. Пускай сами законы отменены не были, однако правители дозволяли женщинам покупать право на то, чтобы и дальше щеголять в роскошных туалетах127. Что до простых женщин, то даже если у них и были деньги на красивые по меркам того времени наряды, купить право на то, чтобы носить их, они, скорее всего, не смогли бы себе позволить.

Могло бы показаться, что средневековое общество слишком усердствовало в своем осуждении женщин, которые осмеливались проявить интерес к своей внешности. В конце концов, речь шла всего лишь о моде. Однако интерес женщин к косметике, духам, депиляции и модным нарядам не только изобличал их непреходящий интерес к собственной внешности, но и намекал, что модницы сделались прибежищем смертных пороков. Смертные грехи считали наиболее тяжкими, поскольку они могли повлечь за собой другие проявления безнравственности. Эти грехи и называли «смертными», потому что они могли погубить душу, иными словами, обречь на вечные муки. Отличало смертные грехи и то, что на них человека толкал его нрав. И значит, не приходилось сомневаться, что в натуре всякого, кто предавался смертным грехам, будь то мужчина или женщина, изначально таилась некая червоточина.

Более всего с женским интересом к своей внешности и нарядам связывали такой грех, как superbia, что мы обычно переводим как «гордыня», но что также может означать «тщеславие». Это считалось грехом, поскольку означало, что женщина чрезмерно заботится о своей бренной телесной оболочке и внешнем виде, пренебрегая заботами о бессмертной душе и религиозным долгом. Более того, тщеславие, толкавшее женщину вторгаться в свою естественную внешность, выщипывая или подбривая волоски, а также применяя притирания, расценивалось как посягательство на Божий замысел. Тщеславные женщины словно бы заявляли Господу Богу, что способны сделать Его работу лучше, чем Он, а это было абсолютно неприемлемо. Гордость своей внешностью считалась предосудительной еще по одной причине: поддавшись ей, женщина возжигала в сердцах окружающих еще один смертный порок, называемый luxuria, то есть вожделение. О женщинах, которые улучшали свою внешность притираниями и обряжались в роскошные туалеты, которые питали откровенный интерес к собственной внешности, в лучшем случае говорили, что они дают пищу для мужской похоти, а в худшем — что потакают собственной необузданной

  Персонификация вожделенияНа заднем плане: Давид подглядывает за купающейся Вирсавией

чувственности. И действительно, Чосер описывает своих красоток так, чтобы у читателя не оставалось сомнений в их готовности к сексу чуть ли не со всяким мужчиной, кроме законного супруга. Неприкрытое самолюбование толкало к откровенным сексуальным действиям, что, в свою очередь,