Он тяжело вздохнул, не желая спорить и ссориться и снова молча обнял жену. Она затихла на его груди, с горечью осознавая своё бессилие.

— Айк, я попросила Карена выслать завтра к старой заимке “Скорую”. И травматолога просила отправить.

— Это правильно, Соня. Это хорошо.

* * *

Этим утром я рано пришёл на службу. Проходя к себе, мимо кабинета начальника, увидел у него приотворённую дверь. Чуть помешкав, стукнул костяшками пальцев и вошёл, не дожидаясь приглашения. Майор сидел, облокотившись на стол и обхватив руками голову. Я кашлянул, привлекая внимание. Он поднял на меня покрасневшие глаза:

— это ты, Олег. Садись, чего встал.

Я сел, осторожно спросил: — я думал вы будете с женой…

— Дарья не разрешила мне с ней идти.

— А…как там дела-то, не знаете?

Он поморщился: — не знаю. У Дарьи телефон не отвечает. — Вздохнул: — что уж там, виноват я, конечно. Да ведь и не было ничего, Олег!

Я понимающе усмехнулся: — это нам “не было”, а женщины всё по-другому воспринимают, по своей знаю. У мужиков ведь как: пока не переспал — и измены нет. А у них взгляды, улыбки… Это я уж после понял, когда Софья как-то, между делом, мне мозги вправляла. Получилось, как всё у неё: прямолинейно и резко. Но я проникся и опять у жены прощения просил. Вот так-то, Пал Иваныч.

На столе начальника зазвонил телефон, и он шустро схватил трубку. Его голос дрогнул, когда он ответил. Я пересел поближе, напряжённо прислушиваясь к голосу Карена:

— Ну что, Павел Иванович, привёз Герман обеих женщин и прямо в хирургию. Одну сразу на стол, а вторую — в перевязочную.

— А…которую…на стол?? — майор, бледный, с выступившим на лбу пОтом, сжал в ладони карандаш. Тот хрупнул, ломаясь.

— Младшую на стол. А твою утащили в перевязочную, царапины зелёнкой мазать, — Карен хохотнул, а Пал Иваныч осел на стуле, на секунду облегчённо прикрыл глаза:

— как они обе??

— Да что там говорить! — я как будто воочию увидел, как огорчённо скривилось лицо нашего главврача и, по совместительству, одного из двух хирургов: — ну ладно мужики. Волки, дикие звери… Что с них возьмёшь! Но женщины! Ну волчицы, ладно, но ведь матери же! Я не понимаю, как может женщина с такой свирепостью калечить другую!

Я сочувствовал Карену. Нам крупно повезло, он был настоящий врач. Гуманист, умный, образованный, всего себя отдающий делу борьбы за жизнь своих пациентов. Он лечил всех, кто пострадал в поединках, при этом нещадно ругая их, проклиная их волчью суть и жажду крови. Он был ярым сторонником запрета этих схваток, часто выступал в школах, где бегал по классу перед замершими щенками и, потрясая кулаками над головой, обличал тех, кто уподобляясь диким родственникам, пускал в ход зубы и когти, доказывая свою правоту. Он и от вожака требовал поддержки, на что Айк благодушно ухмылялся и напоминал Карену о его собственной волчьей шкуре.

Пока я размышлял о нелёгкой жизни Карена, майор Пасечник положил трубку и хмуро сказал: — ну вот, Дарья своего добилась, искалечила девку.

Я похолодел, вопросительно глядя на него.

— Карен сказал, что у девчонки повреждён левый глаз и левая половина лица…, - он сглотнул тугой комок и отвернулся.

— А Дарья Семёновна…?

— Дашка, вроде, легко отделалась. Покусана, конечно, шерсти клок на боку выдран, но никаких серьёзных повреждений, Карен сказал. А вот Нора, он боится, без глаза останется. Он говорит, прямо видно, как Дарья лапой с выпущенными когтями девчонке по щеке рванула.

Мы помолчали, с жалостью представляя обезображенное лицо девушки. Майор сокрушённо покачал головой: — Ах Дарья, Дарья…, ну зачем же так? Ведь всю жизнь Норе исковеркала. Ты вот что, Олег: сходи, пожалуйста, навести её, а? У неё ведь никого нет. Даже родственников никаких не имеется.

— Да вы что, Пал Иваныч!? Хотите меня с женой развести!? Да ни за что на свете! Сами идите. Ведь это из-за вас Дарья её так… отделала!

Начальник опять понурился: — не могу я. Дарья и так на меня злится. Представляешь, если я не только к ней приду, но и к Норе загляну? Нет, не могу.

— Ну, смотрите. А я тоже рисковать своей семейной жизнью не хочу. — С этими словами я поднялся со стула и вышел, прикрыв за собой дверь.

* * *

Софья Гранецкая тихо вошла в одноместную палату. Увидев её, лежащая на кровати Нора с головой, забинтованной так, что виднелся лишь один глаз, нос и рот, с трудом отвернула лицо к стене. Женщина невозмутимо села на стул у кровати, вздохнула: — я-то чем перед тобой провинилась, скажи? — Девушка молчала, а Софья, не торопясь, стала рассказывать о Междуреченске и его жителях — людях и нелюдях, о прошлом — тяжёлом и кровопролитном, о надеждах стаи на светлое будущее, о строящейся птицефабрике и сложных отношениях с людьми из Демидова и Малой Ветлуги…О том, что каждое существо, живущее в окружении себе подобных, обязано считаться с этим окружением и только в этом случае оно имеет право требовать доброго к себе отношения.

Нора молчала, ни звуком, ни движением не показывая, что слышит посетительницу. Через час Софья встала: — сейчас ты не хочешь со мной разговаривать, Нора. Но подумай, пожалуйста, над моими словами. Ни вожак, ни я, ни кто-либо в стае не желаем тебе зла. Даже Дарья… Ты знаешь, что по волчьим законам она была вправе лишить тебя жизни, но не сделала этого.

Вечером, за ужином, Софья рассказала мужу о Норе. Он скептически хмыкал, качал головой, но слушал.

— Понимаешь, Айк, мы не можем предоставить девчонку самой себе. После я зашла к Карену: перспективы-то у неё не радужные. Он сказал, что шрам будет ужасным, пройдёт через левый глаз, щёку, даже бровь будет задета. Представляешь, каким кошмаром это будет для неё! Мне жалко её, Айк.

Он потянулся за её рукой, ласково поцеловал ладошку. Улыбаясь, сказал: — я люблю тебя, Сонюшка, золотое твоё сердечко. Вот ведь, пожалела глупую злую волчицу. Она даже не в стае!

Та, нахмурившись, выдернула руку из его ладони, недовольно ответила: — глупая, да, согласна. Но не злая! И, Айк, она же молоденькая, ей всего двадцать лет! Карен сказал, что у неё даже никаких родственников нет, никто не приедет поддержать, утешить.

— А-а-ах…, - муж зевнул, — в постель пойдём? Я весь день мечтал пораньше сегодня лечь.

Софья надулась: — кто про что, а вшивый — про