Мы киваем синхронно головами. Я уже включил фотоаппарат, а Игорь мне протягивает вторую видеокамеру.

– Будешь и видео снимать. На две камеры снимем всё, чтоб материала больше было. По максимуму материала нужно набрать, чтоб было из чего выбирать. Ты понял, стажёр?

Чувствую себя, как тот пристыженный боец. Унизительно, но я всё же говорю, что всё понял, и мы выходим со двора.

* * *

Свист. Удар. Взрыв. Толчок. Снова взрыв. Казалось, над головой мины вот-вот столкнутся, и гроздья осколков пробьют наши каски, бронежилеты. Но этого не случалось. Мины продолжали пролетать над нами и приземляться где-то совсем рядом, но смертоносные прикосновения снарядов разрушали лишь изуродованные строения.

Мы вышли из двора сквозь изрешеченные зелёные ворота. «Сначала делай, потому будешь думать. Шаг в шаг с военным», – в голове послышался голос моего начальника. Не поднимая головы, я шел вслед за Шумом. Снег перестал быть белым. Он был черный. Приземляясь, снаряды окрашивали в черное всё вокруг эпицентра взрыва. Воронки здесь были повсюду. Украинская артиллерия и танки отрабатывали по некогда жилым домам в поисках позиций ополчения. Но их попытки были тщетны. Мы убедились в этом, когда у одной из стен увидели подбитый танк с двумя белыми полосками – знак отличия. Украинские военные метили свою технику двумя белыми полосами, чтоб не спутать её с нашей.

– Вчера пытался прорваться. Мои бойцы их танк подбили. Теперь у нас есть шикарное укрытие. Отсюда можно работать вообще шоколадно. Остановить любую технику. Сюда залёг и всё, – хвастается Шум. Он горд своими парнями. Им об этом он никогда не скажет, но перед журналистами можно прихвастнуть. Тем более что бойцы действительно совершили подвиг – подбили танк и взяли в плен экипаж.

Недалеко от этого места – окопы. Настороженно бойцы смотрят на непонятную компанию с камерами. Это ненормально, когда позиции на передовой кто-то снимает на видео. Озлобленный солдат уставился на нас. Старший по званию остановил его, иначе нас бы уже давно задержали.

– Вы кто такие? – спрашивает из окопа уставший вояка.

– Здравия желаю. Свои, – улыбаясь, отвечает комбат.

– Здравия желаю, – процедил солдат.

– Я привез журналистов, чтоб показать, что Спартак наш. Вчера в интернете укры начали вопить, что они взяли посёлок. Опять чешат. Говорят, что мы убежали с позиций. Вот мы тут, чтоб показать, что это не так. Дашь интервью пацанам?

– Это приказ, комбат?

– Нет. По желанию. У тебя на той стороне родня есть?

– Никак нет.

– Ты собираешься туда?

– Никак нет.

– Тогда чего бояться? Расскажи миру, как мы Родину защищаем, как в окопах живём, как укропов топчем. Правду, в общем. Нам бояться нечего.

– Так точно.

Пока коллега готовит камеру для съемки, я присмотрелся к новому знакомому. Он будто бы сошел со страницы учебников по истории. Наглядное пособие, как выглядели партизаны во время Великой Отечественной войны. Старая советская каска, старое драповое пальто, из-под которого торчит горловина вязаного свитера. Под каской – черная шапка. Старенький АК сжимает правая рука, на которой я заметил грязную черную перчатку и зияющую дырку на пальце. Туловище прикрыто бронежилетом. Не таким хорошим, как тот, что на мне, но намного легче моего. В бою маневренность и скорость важнее. Спасти могут доли секунды, а не бронеплита. Немного озлобленно он впивается своим взглядом в непрошеных гостей.

– Что хоть рассказывать? – недовольно спрашивает боец.

– Мы будем задавать вопросы, а вы максимально распространенно на них отвечать.

– Да всё как есть расскажи и всё, – даёт инструктаж Шум, – не бойся. Лишнего ничего не скажешь. Нам скрывать нечего.

Камера уже зажглась красным огоньком, как вдруг свист мин над головой стал намного громче.

– Как видите, война у нас тяжелая – минометная, – вдруг начал свой рассказ герой нашего будущего сюжета, – для меня эта война, в первую очередь, это защита моего дома и земли, на которой я родился. Я не хочу отсюда уезжать. Но как видите, нам не дают нормально жить. Мы не согласны с этой киевской властью. За это и страдаем.

Фронт снова начал греметь, иллюстрируя слова солдата.

– Сам я из бывшей Донецкой области, Новоазовский район. Домой очень хочется. Устал. Воюю я уже с июня 2014-го.

– Как вы думаете, сколько эта война продлится?

– К сожалению, долго. Мы видим, что здесь происходит. И то, чему мы стали свидетели буквально вчера, говорит о том, что украинская армия будет продолжать войну.

Перед выходом в офисе мы договорились задавать бойцам на передовой один и тот же вопрос: «Что вы можете сказать той стороне, украинской армии?», и первый ответ, который мы услышали, был такой: «Ребята, разворачивайтесь и идите домой. Идите и живите мирно. Мы к вам не лезем. Зачем вы к нам идёте? У вас же тоже есть дом и семьи. Оставайтесь там. Если вы не согласны с этой властью, давайте на нашу стороны, так мы быстрее закончим эту войну».

Взрывы за спиной у военного не смолкали. Это значило, что война продолжается. Сидя в окопе, я чувствовал безопасность. Хоть и относительную. Рядом был Шум, солдаты, которые ежедневно в таких условиях переживали обстрелы и вынуждены отбивать атаки противника.

Вход в блиндаж закрывал ковёр, который не выпускал тепло. Внутри темно. Камера едва может что-то увидеть. В темноте виднеется огонёк буржуйки. Рядом спит овчарка. Собака, просыпаясь, начала рычать, но её быстро успокоили. «Свои», – прорычал военный. Бое вой товарищ продолжил свою службу недалеко от печки.

Минометы продолжали отбивать адский ритм. Серость окружения была лишь визуальной. Внутренние ощущения происходящего были иными. Были яркими и пропитаны жизнью. Сама жизнь была здесь совсем иной. Как никогда раньше она имела значение. То ли близкое присутствие смерти заставляло раскрывать лёгкие и поглощать ещё живыми лёгкими воздух, то ли это мой собственный страх ещё не отпускал и заставлял биться сердце сильнее, перегоняя адреналин в крови.

Перед нами раскинулась школа. Больная и израненная. На ней не было живого места. Как больной в хосписе она доживала последние свои деньки. Так мне казалось, когда я остановился у входа в учебное заведение. Дворик перед школой был утыкан «бычками» от «Градов». Украинская артиллерия прицельно била именно сюда. Если бы у нас был коптер, то мы могли бы снять сверху артиллерийскую пепельницу.

Сквозь разбитые окна я увидел разукрашенные стены. На них были какие-то сюжеты из