– Ну что, поехали?

– Поехали, – на выдохе говорю я. Явно выдал себя.

– Так что, ты первый раз едешь в опасные места?

– Да, как-то раньше удавалось их избежать. Сегодня не вышло, – тараторю я, чем ещё больше выдаю свой страх.

Он заговорил своим низким и хриплым голосом. Голос казался теплым и довольно знакомым, будто я всю жизнь знаю этого человека и могу доверить ему самое дорогое – свою жизнь.

– Знаешь, я же не первый раз еду туда. Постоянно там бываю. Видел многое. Сколько всего повидал за лето две тысячи четырнадцатого. Бывало вот так тоже соберемся ехать. Едет отряд. Всяких полно. Кто-то служил, кто-то в Афгане был, кто-то после школы записался в ополчение. Разные, в общем. Только выходим. Первый свист – и нет молодого. Пуля нашла его. Притянул он сам её своим страхом. Она чувствует, когда человек боится, и забирает его.

Машина подпрыгнула на лежачем полицейском. Мы подъезжали к одному из тыловых блокпостов. Шум поздоровался с бойцами и поехал дальше. За нами оставался мирный город.

– А бывает наоборот. Прошел кучу боев. Опытный боец. Смерть несколько раз посылал куда подальше. Получает увольнительную. Идёт по улице и падает кирпич на голову. И нет его. Так что я хочу сказать, – он сделал крутой поворот, и машину немного занесло, – бояться не нужно. Особенно на фронте.

Будь спокоен и уверен в себе. Смерть, когда ей нужно, обязательно возьмет своё. И ты от неё не убежишь. Так чего тогда переживать? Не думай о смерти. Думай о жизни. Живи здесь и сейчас. А когда придёт время, ты уже и не узнаешь, как оно.

И на душе стало так легко. Будто я стал невесомый. Пушинка. На мне больше не лежала ответственность за собственное сбережение. Инстинкт самосохранения замолк. Я знал, что не умру. Тут ещё и вспомнилась картинка с хиромантского сайта. У меня же линия жизни длинная. Точно не умру.

Говорят, мужики немногословны. Настоящие мужики – да. Но то, что они могут сказать, имеет такой вес. Не знаю почему, но Шум говорил со мной, как с собственным сыном. Как будто первый разговор отца и сына о сексе. Что бояться его не нужно. Настолько это было интимно, что казалось, я точно знаю его всю свою жизнь. И я ему доверился. Отпустил страх и был готов идти за ним куда угодно. Он-то точно знает, что нужно делать, чтоб не погибнуть. А если что и случится, то наверняка не даст сгинуть. Думаю, подобное испытывают молодые бойцы, когда попадают в руки опытного командира, который горой стоит за своих солдат.

Сердце успокоилось. Я больше не шел на смерть. Теперь передо мной стояла конкретная задача. Её мне дал командир.

– Теперь слушай. Укры вчера сообщили, что они взяли Спартак. Это не так. Там стоят мои парни, и они вчера отбили атаку. Танковый прорыв. Они долго готовились. Думали, возьмут посёлок, но мои парни поджарили вчера один. Он у нас на позициях сейчас ржавеет. Взяли экипаж пленными. Они сейчас у нас. Что мне от вас нужно. Вы должны показать людям, что укры снова выдают желаемое за действительное. Они просрали аэропорт и теперь пытаются отыграться. Их командование в шоке. Не знают, что делать. Вот и гонят парней на смерть.

Я будто губка впитывал информацию. Конкретная задача, конкретные действия. Их нужно выполнить. Это тот момент, когда реальный фронт пересекается с информационным. Мы должны показать людям правду. Опровергнуть очередную ложь украинских СМИ. Перед глазами было одно – выполнить задание.

Это была другая планета. Не похожа на то, что осталось за нашими спинами. Среди нетронутой человеком снежной глади прорезались искусанные кариесом молочные зубы маленького любителя сладостей. Некогда это были роскошные дома, где жилы власть имущие. Сейчас это был кусочек постапокалиптической реальности, в которую нас окунула война в Донбассе.

Наш белый бусик мчался сквозь руины. По обе стороны были разрушенные дома. Непослушный ребенок игрался с хрупкими строениями, и каждое прикосновение разрушало его. Дома все черные с пустотой внутри. Дыры зияли повсюду. Природа здесь была особенной. В городе пушистый снег приземлялся и тут же таял. Тут было всё иначе. Падая, снежинки прилипали друг к другу, укрывая Спартак белым одеялом. Настоящая зима, которую в городе не знают. То ли из-за отсутствия людей, то ли по аномальной особенности этого участка, но зимнее волшебство захватило эти земли.

Нас встречает надпись на одном из заборов разбитого дома «Смерть мародёру». С ними тут строго. Бойцам не разрешено залезать даже в уничтоженные здания и брать там что-либо. Шум следит за этим. Его солдаты слушаются. И я понимаю почему.

Белоснежный минивэн затерялся в зимнем пейзаже. Мы заезжаем в какой-то двор. Здесь бойцы соорудили импровизированный штаб.

Собачий лай. Сторож зло рычит при виде меня. Для него я чужак, но стоит уставшему бойцу прикрикнуть на него и сказать «свой», пёс смотрит на меня совершенно другими глазами. Но я всё равно с опаской вылезаю из бусика. Не люблю собак. Не то чтобы сильно, но не доверяю. Мне кажется, что в любой момент собака может кинуться, если ей что-то во мне не понравится. Тем более здесь. Отгоняю пса и помогаю четырём бойцам разгрузить чрево бусика. Относим деревянные ящики и кладем их на пол. На это ушло минуты три. Нас много, и мы быстры. Здесь нужно делать всё максимально быстро.

– Так, здесь мы не снимаем. Эти позиции засветить нельзя, – командует мускулистый командир.

Шум резко изменился при виде своих подопечных.

– Всего хватает? Я к вам завтра ещё приеду. Еда есть?

– Да, командир. Всё есть.

– О, а кто это тут голос подал? Наш залётный. Ты сколько тут же?

– Вторая неделя пошла. Ещё одна осталась.

– Правильно. Вот пусть журналисты посмотрят, как у нас с дисциплиной строго.

Набухался в увольнительной – будешь кровью искупать. Зато в следующий раз не будешь себя, как свинья, вести.

– Да-да. Ладно, командир, – пристыженный боец не хотел, чтоб его отчитывали при каких-то малышах. Для него мы с Игорем два школьника. У него сын старше нас, а сейчас его, опытного шахтёра и уже солдата, отчитывают, как нашкодившего молокососа. Это всегда неприятно.