Шрифт:
Закладка:
Адский ритм на фоне заставил бабушкину подругу заговорить о войне.
– Что же это такое происходит? Мы же родились на войне. И я и твоя бабушка. Мы же детьми были, когда была та война. И теперь снова. Что происходит? Когда это все закончится? Разве Россия нас бросит?
– Не бросит. Я уверен, что не бросит. Мы обязательно победим.
Я не мог быть уверенным в этом, но говорил это как истину, которая вот-вот должна случиться. Произнеся это вслух, я сам поверил в вероятность наших надежд. Они могут сбыться. Это зависит только от нас. Нужно лишь верить.
Я видел, как глаза старушки наполнялись надеждой. Ей нужно было услышать от меня эти слова. Людям нужны ободряющие слова. Они позволяют держаться. Особенно когда вокруг хаос.
Стоя в толпе на траурном митинге, я вспомнил день похорон своей бабушки. Тогда я так же, как сейчас руководство Республики, дал надежду одинокой бабушке на лучшее. Глоток воздуха. Именно эти слова не дают отчаяться. Ты осознаешь, что не будет так радужно, как хотелось бы. Не будет легкой победы. Не все ответят за свои преступления. Не все доживут до дня Победы. Но в моменты отчаяния нужно поддаваться необоснованной надежде. Она объединяет людей и заставляет совершить то, что казалось нереальным. Тогда надежда становится возможной, а после открывается второе дыхание. И уж лучше в такие моменты врагу быть подальше.
Появился пронзающий холод. Я не заметил его прибытие. Он подкрался незаметно вместе с темнотой. Свечи у бесконечного потока скорбных цветов освещали небольшую площадь, переполненную людьми. Будто небосвод.
Я смотрел на это немного свысока, куда мне помогли забраться стоящие рядом мужчины, которым здоровье не позволяло подняться со мной на одну высоту. Они были рады мне помочь. Солидарность. Вот, что чувствовал каждый из нас в тот момент, когда все вспоминали погибших несколькими днями ранее дончан.
Постепенно толпа рассасывалась. Нужно было возвращаться домой. Я побежал на ближайшую остановку. В метрах пятнадцати от неё зиял в асфальте след от упавшей мины. Будто застывшие брызги, подумал я. Мальчишка кинул «капитошку» с краской, который разбился и оставил яркую отметину на асфальте. Но это была рана. Через несколько дней её залатают рабочие в оранжевых комбинезонах. Наши коммунальщики хорошо работают. Даже под обстрелы катаются в зону боевых действий. Это невероятно.
Темноту рассекает желтый автобус. Мой. В него нужно успеть, потому что на остановке рядом слишком много людей, чтоб всем поместиться в маршрутку, и так уже заполненную. Заползаю и нахожу своё место. Пассажиры глазеют на рассасывающуюся толпу. Перешептываются.
Я пуст. Без эмоций. Они куда-то испарились. Нет.
– Передаём за проезд, – кричит возмущенно водитель.
– Сейчас. Тут людей полно. Тяжело достать. Подождите, – оправдывается женщина.
Нужно потерпеть, потому что бугай оттоптал мне левую ногу. Не хочу ругаться. Не то настроение. Хочу поскорей добраться домой, чтоб снова уснуть. Быть может, завтра я проснусь и это всё закончится.
Глава 14
Эшафот
Чуда не случилось. Я проснулся и осознал, что война продолжается. Гремел фронт. Это не было моим воспоминанием. Даже не дежавю. Это была новая активная фаза. Зимняя кампания в разгаре. День с утра начался неудачно, ведь я искренне надеялся, что утром всё будет по-другому.
Рутинно приготовил себе завтрак. Не заметил, как немного подгоревшая яичница исчезла. Кофе остыл, когда я одетый зашел в комнату. За три глотка выпил холодную жижу и вышел на улицу. Пусто. Люди снова боятся выходить на улицу. После обстрела Боссе все боятся автобусных остановок. Они превратились в потенциальные мишени. Их стоит избегать, если хочешь дожить до вечера.
На автостанции на третьей платформе уже ждал меня мой автобус. Салон был просторным. И снова летние воспоминания. Можно зайти и выбрать любое удобное место, а не бороться, как в детской игре, за свободное сиденье. Моё любимое место у окна рядом, где стояли системы обогрева, было свободно. Я устроился поудобнее и достал из сумки электронную книгу. Погрузился в чтение. Музыка в наушниках помогла мне отстраниться от окружающего мира. Чтение ускоряет поездку. Вот мы уже на конечной. Снова проморгал свою остановку. Но это не беда. От АС Центра не так далеко идти к моему офису.
Что-то в книге натолкнуло меня на рассуждения. Диалог с самим собой. Мои мысли были о том, что я был согласен с мнением, что войну должен был испытать каждый на своей шкуре. Чтоб каждый осознавал ценность каждой прожитой минуты. Война нам была послана не просто так. Мы её заслужили. Иначе мы бы продолжали беспечную жизнь. Прожигать. Быть потребителями. Ведь никто и не думал ценить сегодняшний день. Скулили и ненавидели все вокруг, а сейчас молимся, чтоб прожить ещё несколько минут этой никудышной жизни. И снова Чак Паланик. Как же он был прав в своём «Бойцовском клубе».
В офисе все были активны. Бегали из кабинета в кабинет. О чем-то говорили по телефону. Информация с фронта поступала ежеминутно. Одна противоречила другой. Украинские ресурсы рапортовали о победах. Они уничтожали террористов, которыми объявили нас. Ни минуты скорби по погибшим на Боссе. То были не люди.
Вот во Франции – да. Там же Шарли. Там цивилизация, а здесь сепаратисты.
– О, ты наконец-то пришел. У меня будет для тебя задание, – взволнованно говорил Дима, – мы сегодня с Игорем едем на фронт. Мне нужно, чтоб ты был на офисе. Будешь для редакции писать. Сводки срочные.
– Да, конечно. Всё, что нужно. А как я их… Нервно зазвонил телефон. Дима поднял трубку и с кем-то заговорил. Разговор был беспокойный. Я не видел своего начальника таким. Сейчас действительно происходило что-то важное. Но я этого не осознавал.
В комнату вальяжно зашел фотограф. На нём был костюм-горка. В одной руке он держал бронежилет, во второй – старую советскую каску. На шее висел фотоаппарат.
– Игорь. Я же сказал, что это не годится. Броник слабый. Каска – старьё, – прерывая свой разговор по телефону, возмущенно сказал Дима.
– Ну, что есть, то и взял. У меня только броник-двойка. То, что ты мне дал.
– Да, я помню, откуда они. Они не годятся. От удара кулака не защитят. Ты же не подростков идёшь разнимать на футбольном матче. Нужна нормальная защита. Позвони Серёге,