– Спокойной ночи! – наконец выпалила я. – То есть я знаю, что еще рано…

– Спокойной ночи. – Ксавье наклонил голову – его волосы свесились на лоб, – потом скользнул к себе в комнату и захлопнул за собой дверь.

Я коснулась полосатой древесины дубовой двери. То, что Ксавье от меня прятал, сделало его таким. Замкнутым, отчаянным, изводящим себя колючками и стыдом.

То, что Ксавье от меня прятал… скрывалось в записной книжке, запертой на кухне.

Я быстро спустилась по винтовой лестнице. «Ксавье хранит тайну не просто так», – говорил тихий, вкрадчивый голос у меня внутри. Только я знала друга. Он никогда не просил помощи, даже если душа его стенала. Ответы мне предстояло искать самой. Причем для его же блага. Если бы мне удалось разведать секрет Ксавье, я сумела бы ему помочь. В итоге игра стоила бы свеч. Ксавье вообще не нужно было знать, что я проявляла любопытство.

Спустившись на кухню, я уставилась на запертый ящик. В конце дня Ксавье закрывал в него выручку. Так что содержимое записной книжки, чем бы оно ни оказалось, друг считал столь же ценным. Ключ он унес на второй этаж.

Но у меня была магия.

Я посмотрела на дверь передней, окрашенную в зеленый цвет, которую сама открывала и высаживала.

Я осторожно взялась за ручку ящика.

– Так, магия, – шепнула я, – на этот раз давай аккуратнее.

Во-первых, принимаем свои эмоции.

Сделав глубокий вдох, я закрепила Ксавье на переднем плане своих мыслей. На том, какие чувства он у меня вызывал. Счастье. Безопасность. Желанность.

Нежность к нему. Бабочки в животе, когда мы стояли рядом. Покрасневшие щеки. Участившийся пульс.

Дальше: мое намерение. Я представила, как плавно, тихо, без усилий открываю ящик.

И, наконец, умеренность.

– Без переборов, – шепнула я магии. – Просто… легонечко… потянем.

Тронула ящик – и он выскочил со своего места, с громким «бам!» ударился о косточки моего корсета, выбил воздух из моих легких. Все монеты разлетелись; с бешено бьющимся сердцем и пульсирующим от боли животом я опустила ящик на пол.

Грохот поднялся невероятный – я замерла, наблюдая за лестницей. Ксавье точно услышал. Наверняка заподозрил неладное. Я скажу ему, что так вышло случайно. Что я искала чернила. Или что моя магия самовольничала.

Я подождала, потом глянула на часы на цепочке и вздохнула с облегчением. Прошло две минуты, а Ксавье так и не пришел узнать, в чем дело.

Опустившись на колени перед ящиком, я вытащила записную книжку в кожаном переплете и перелистала.

Страницы заполняли указания по приготовлению снадобий. Все были записаны тонким неразборчивым почерком Ксавье. Перечни ингредиентов, цветов, семян, различных масел и кореньев. В правом верхнем углу каждой страницы стояла дата, в углу – крестик. На некоторых листах текст заливали кляксы, похожие на кровоточащие черным раны.

Перебрав рецепты, я нашла самый свежий. Некоторые ингредиенты были перечеркнуты, а наверху страницы Ксавье написал: «Протестировано на девушке на втором этапе поражения “эйфорией”. Варианты 102, 103 неэффективны».

Я села на пятки, и мои плечи опустились. Страшных тайн в этой записной книжке не хранилось – только список нейтрализаторов «эйфории», которые испробовал Ксавье. Общим числом более ста.

Мой большой палец скользил по краям страниц, быстро их переворачивая. Номера наверху становились все меньше: 81, 70, 64, 52, 25, 11… В самом начале шли непронумерованные страницы, а на них – еще больше рецептов, теперь с описаниями и примечаниями:

«Попытка создать противорвотные таблетки».

«Эксперимент с тоником, помогающим бодрствовать».

«Снадобье для избавления от тревоги и меланхолии».

Внутри меня все замерло.

Снадобье, влияющее на сердце. Снадобье от меланхолии. Вспомнился тот мужчина на рынке: как он умолял Ксавье о помощи, об «эйфории»…

Я читала дальше (сердце бешено стучало в груди):

«Я связался с пятью добровольцами для начального этапа испытаний.

Наполнил котел водой из залитого солнцем источника.

Добавил:

• горянку – 12 цветков, оторванных от стеблей, мелко порубленных – для уменьшения тревожности;

• двадцать четыре семени подсолнуха – вселяют оптимизм;

• небольшую банку мелко порубленной цедры апельсина; горячий шоколад – целый заварочный чайник – для бодрости;

• для полноты ощущений – три небольших черенка глицинии;

• цветок красной лилии – для азарта;

• семена желтого мака – для успеха.

Параллельно еще один рецепт: три лепестка желтого тюльпана, дельфиниум, антуриум, лаванда и таволга – для счастья.

Заваривать, мешая против часовой стрелки.

После двухчасового настаивания залью в пузырек. Сообщу о первых результатах».

Судя по дате в верхнем правом углу, запись сделана три месяца назад.

Три месяца назад, когда уехали родные Ксавье.

Три месяца назад, когда он получил невыполнимое задание Совета.

Три месяца назад, когда его магию урезали пополам. Будто… будто в наказание.

Из-за пелены слез слова блекли и расплывались. Я захлопнула записную книжку, засунула ее в ящик, задвинула его обратно. У меня перехватило дыхание. На границах поля зрения заплясали черные точки.

Невозможно! Ксавье не мог создать «эйфорию»! Он слишком хороший, слишком добрый.

А еще очень замкнутый и пристыженный. Ксавье плакал после встречи с Эмили. Если он впрямь создал «эйфорию», то, конечно, мучился угрызениями совести.

Если только Ксавье не врал. Как уже врал прежде. Обо всем. Он скрывал от меня эту тайну, скрывал остальные. Сказал, что если я узнаю правду, то не смогу относиться к нему по-прежнему.

Я медленно поднялась на ноги. Что ж, дам Ксавье последний шанс: попрошу рассказать свою версию этой истории. Магия обжигала мне сердце и пульсировала в мышцах. Ее подпитывали и боль, и злость, и замешательство. Через несколько дней эта сила перетечет к Ксавье.

Как он собрался ею распорядиться?

14

В ранний час следующего утра я порхала по кухне. Чайник засвистел на плите, и я налила кипяток в розовый заварник, благоухающий лавандой и бергамотом.

Заскрипели половицы, и я подняла голову, прижав теплый заварник к своей груди с трепещущим сердцем.

Когда Ксавье вошел на залитую утренним светом кухню, я с удовольствием отметила, что темные круги у него под глазами значительно посветлели. Этот юноша напоминал Ксавье, которого я знала до того, как раскрыла ту записную книжку: доброго и мягкого. Не такого, который станет готовить незаконное и опасное снадобье.

– Доброе утро! – окликнула я его, затем откашлялась, решив демонстрировать чуть меньше восторга. – Вы хорошо спали?

– Да, крепче, чем за многие месяцы. – Ксавье глянул на кухонный стол, сервированный не хуже, чем в кафе. Я испекла лимонные булочки и разложила их на блюдца, расписанные маргаритками. Нашла красивую скатерть, светло-желтую, с полотняными салфетками в тон, и изысканное столовое серебро с монограммой «М», что обозначало «Морвин».

Ксавье взял булочку с блюдечка:

– Это вы… вы их испекли?

– Да, хотя уверена: они не чета тем, что печет мой папа. – Я поставила заварник на стол перед ним.

– И в честь чего это? – спросил Ксавье, отодвигая для меня стул.

– В честь того, что вы спали всю ночь, – сказала я и накрыла колени салфеткой, а Ксавье тем временем сел напротив. – Настаиваю, чтобы вы что-то съели. Вид у вас не самый здоровый.

Друг негромко засмеялся и налил чай: сначала мне, потом себе. Я смотрела, как его чашка наполняется темно-коричневой жидкостью.

Затем он поднял ее к носу и улыбнулся.

– Бергамот. Мой любимый вкус. – Ксавье отставил чашку и нахмурил брови. – Погодите минуту.

Живот свело судорогой. Друг знал, что это допрос, а не чаепитие. Он откуда-то это знал.

– Да? – Ксавье показал себе через плечо. – Давненько мы не заглядывали в волшебный буфет.

Я с облегчением расслабила плечи:

– Ой! Да, конечно, я загляну в него. – Затаив