из кровати.

Мистер Кинли крепко стиснул ладонь дочери. Его глаза заволокло слезами.

– Не хочу, чтобы вы несли ее домой на руках, – тихо сказал Ксавье. – Если пожелаете, я могу открыть дверь к вам домой, даже прямо в ее комнату.

У мистера Кинли глаза на лоб вылезли. У меня – тоже. В последний раз, когда Ксавье накладывал портальное заклинание, ему было очень худо. Я осторожно коснулась его руки.

– Ксавье, я могла бы…

– Никаких проблем, – проговорил он, отстраняясь.

– Если… если бы вам это удалось, мы были бы в неоплатном долгу перед вами.

– Мне нужна только ваша помощь. – Ксавье выпрямился в полный рост и вытер руки носовым платком. – Как можно подробнее опишите мне комнату Эмили. Ничего не упускайте.

Мистер Кинли закрыл глаза.

– Старый белый плинтус, сами стены буро-серые, на них картины в рамках – зарисовки цветов и деревьев, – неуверенно описывал он. – Комната квадратная, с деревянными половицами… серого цвета.

– А мебель какая? – спросил Ксавье.

Мистер Кинли наморщил лоб.

– Маленькая кровать с белыми простынями. Стеганое одеяло с красными и золотыми ромбами – сшила моя мать. Стол, за которым дочь рисует. Весь завален карандашами и листами бумаги. У кровати книжная полка, лампа… – Мистер Кинли остановился, глаза его стали грустными и одновременно полными нежности. – На стене напротив кровати вмятина. Эмили читала книгу, в которой ей не понравилась концовка, и дочь швырнула ее в стену.

– Пожалуй, этого хватит, – сказал Ксавье.

В дальнем конце приемной имелась узкая дверь черного хода, которая вела в садик за домом Морвинов. Ксавье подошел к ней, взялся за ручку и закрыл глаза. Он запел странную песню на альбиланском, прерывающуюся отрывистым шепотом и раскатистым «р». Глубокий вдох – и наставник распахнул дверь. За прихожей вместо сада появилась простая комната. Выглядела она точь-в-точь, как ее описал мистер Кинли: стол для рисования, одеяло, вмятина на одной из стен.

Посетитель, захлебываясь, поблагодарил Ксавье и с таким пылом пожал ему руку, что тот, и без того ослабевший от заклинания, задрожал, как ивовая веточка на ветру. Ксавье снова зажал нос платком.

Мистер Кинли ничего не заметил: он переступил порог и уложил дочь на кровать. Эмили слегка зашевелилась, но потом лишь вздохнула, повернулась на бок и засопела громко и мерно.

Ксавье задержался в дверях.

– Я продолжаю искать нейтрализатор, – заявил он. – Если добьюсь успеха, если наконец найду решение… тотчас дам вам знать, обещаю.

Я стояла рядом с Ксавье, наблюдая за маленькой комнатой, словно та была декорациями для странной грустной пьесы.

– Мы живем в Айвертоне, при пекарне, – сказал мистер Кинли. Когда он поднял голову, его темные глаза были пустыми и печальными. – Пожалуйста, пусть Эмили долго не страдает от этой напасти.

Ксавье кивнул. Его ладонь задрожала на дверной ручке.

– Я помогу ей, даю слово, – проговорил он.

Я напоследок взглянула на мистера Кинли, который держал свою дочь за руку и плакал. Мне хотелось взять всю свою магию и отдать им, чтобы ее тепло накрыло их и исцелило. Но мои чары редко прислушивались к желаниям сердца.

Ксавье медленно закрыл дверь – несчастный отец и его страдающая дочь исчезли. Продолжая крепко держаться за ручку, наставник вдруг упал на колени.

У меня аж пульс подскочил, и я бросилась на пол рядом с другом.

– Ксавье?!

– Одну секунду, – прошептал он.

– Хотите воды? – пискнула я. – Чаю? Поесть? Вы целый день не ели…

– Хочу побыть один, – прохрипел он. – Буквально минуту.

– Нет! – запротестовала я. – Не надо снова закрываться, только не…

– Пожалуйста! – Голос Ксавье звучал отчаянно, слабо. Его лоб усеяли бусинки пота. Он дышал так, словно только что пробежал несколько миль.

Тревога разъедала мне сердце. Дыхание у Ксавье сбилось, он прижал к лицу свободную руку и зарыдал. Рыдания становились все громче, и вот что-то царапнуло мне лодыжку. Я отскочила от Ксавье.

Из-под пола пробился чахлый побег, покрытый колючками. Другие такие же обвили ступни Ксавье, зазмеились по двери, оплели его запястье.

Я бросилась к створке и вырвала колючие побеги.

Ксавье смотрел на меня грустными покрасневшими глазами. Он отшатнулся от двери, топча вырванные, вянущие побеги. Раз его магия, даже ослабевшая, выражала эмоции таким образом, значит, ему было по-настоящему больно.

Побеги чахли в моих обтянутых перчатками руках. Я заглянула Ксавье в глаза, отчаянно ища ответы, но он отвернулся, стряхивая слабые, хилые колючки.

– Разрази меня гром, потом придется с этим разбираться! – пробормотал друг и спешно вышел в примыкающую к приемной лавку. Даже не оглянувшись на меня, Ксавье добавил: – На сегодня всё, мисс Лукас. Увидимся завтра.

Внутри меня боролись гнев и разочарование. Побеги я швырнула на пол – они рассыпались в пыль – и направилась за ним.

Ксавье уже стоял за прилавком и, раскрыв записную книжку, окунал ручку в чернила. Одним быстрым взмахом он зачеркнул несколько слов, потом что-то накорябал. Свободной рукой Ксавье торопливо вытирал слезы со впалых щек.

– Вы же не собираетесь продолжать работать? – спросила я.

Глаза Ксавье вспыхнули от ярости.

– Я не настолько безнравственен, чтобы позволить эмоциям помешать мне готовить нейтрализатор…

– Дело не в безнравственности, – возразила я, направляясь к нему. – Посмотрите на себя! У вас сил нет. В таком состоянии работать нельзя.

Напоследок глянув в записную книжку, Ксавье засунул ее в ящик и запер на ключ, который достал из кармана. Я хмуро посмотрела на стол: Ксавье писал в этой же книжке ночью, когда я застала его за приготовлением нейтрализатора «эйфории».

– Эмили – наша ровесница, – тихо сказал Ксавье. Он поставил миску на столешницу и оторвал стебелек лаванды, сушившийся на оконной раме. – Она наша ровесница и заполучила то ужасное снадобье. Сколько еще жизней будет разрушено? Я не могу взять и остановить свои исследования…

– Вы уже сделали предостаточно. Попробовали на Эмили нейтрализатор, и он не подействовал. Значит, найдете другой способ.

– А вдруг не найду? Что, если я потратил месяцы впустую и для этих людей нет надежды?

Я схватила Ксавье за руку – он аж глаза вытаращил.

– Послушайте! – начала я. – Если не будете спать, никто от этого не выиграет. У вас блестящий ум. Надрываясь, вы просто его транжирите. Если хотите помочь пострадавшим, вам нужно отдыхать.

Глаза Ксавье стали теплого шоколадного оттенка, который мне так нравился.

– Будь на вашем месте я, как бы вы поступили? – не унималась я.

– Мигом отправил бы вас спать, – на губах Ксавье появилась слабая, робкая улыбка. – Хотя уверен, и вы всеми силами пытались бы продолжить работу.

Я за руку повела его к лестнице.

– Идите спать. Я уберу в лавке, а утром мы с вами попробуем приготовить новый вариант нейтрализатора. Вместе.

Ксавье позволил мне затащить себя вверх по лестнице к его комнате. У самой двери он меня остановил.

– Дальше я справлюсь, – заверил друг.

– Справитесь? – Я вскинула бровь.

Щеки Ксавье покраснели. Для опоры он спиной прижался к двери своей комнаты.

– Да, и я буду спать, честное слово.

Я вздохнула:

– То, как вы отгородились от мира и истязали себя… для вас это вредно. Вы… – Появившаяся мысль больше годилась в советы себе, чем ему, но Ксавье ждал, глядя на меня с полным вниманием. Он всегда смотрел мне в глаза, когда слушал по-настоящему. – Если слишком замкнуться в себе, покажется, что существует лишь ваш внутренний мир. Душевный голос будет твердить, что вы ничтожество… и вы поверите. – В горле у меня пересохло, в подсознании слышался слабый шепот, но я сосредоточилась на Ксавье. – А я… ну… я не считаю вас ничтожеством. Ничего подобного.

Ксавье рассмеялся своим монотонным смехом.

– Я тоже не считаю вас ничтожеством.

В груди у меня что-то затрепетало и заставило щеки вспыхнуть. Мысли о том, какие длинные у Ксавье ресницы, лишь усугубляли мое состояние. Я погрозила ему пальцем:

– Если обнаружу, что вы читаете всю ночь, или услышу, как гремите на кухне, готовя снадобья… – Угроза иссякла. Мы оба понимали: в такой ситуации крики – максимум, на что я буду способна.

Ксавье улыбнулся:

– Хотел бы я быть таким, как вы.

– В смысле, упрямым?

– Нет. – Ксавье поскреб затылок. – Бесстрашным.

Не зная,