Шрифт:
Закладка:
Северин растерялся, не зная, что ему делать. Если отца не было, а в мастерскую заходил клиент, старшие мальчики умели принять заказ и назначить цену. Но этот человек не походил на клиента, слишком бедна была его одежда, слишком много страдания было на его лице и во всей нескладной фигуре. Он просто стоял и молча, смотрел на Северина.
– Здравствуйте, – сказал мальчик, помня, что о вежливости нельзя забывать ни при каких обстоятельствах.
Незнакомец, мужчина без возраста, продолжал молча стоять, слегка покачиваясь, как от сильного ветра. Северин положил инструмент на верстак, почувствовав, что ладони похолодели. Он внимательно посмотрел на пришедшего, увидел тусклое свечение, как капюшон, повисшее над его головой и плечами, незаметное на ярком фоне приоткрытой двери, и понял, что перед ним мертвец.
Призрак поднял руку и указал на верстак, не произнося не слова. Северин сказал:
– Не понимаю.
На верстаке было слишком много предметов, чтобы понять, что именно хочет дух.
Призрак замахал рукой решительнее, открывая рот, но в голове Северина не прозвучало ни звука. Он прислушался, но даже самого тихого шелестящего шёпота не было слышно. Северин отрицательно помотал головой, желая, чтобы старшие братья вернулись. Призрак сделал бесшумный шаг и яростно ткнул в стоявшую на верстаке старую шахтёрскую лампу, которая даже не пошевелилась.
Северин почувствовал лёгкий непонятный запах, лицо призрака оказалось на расстоянии вытянутой руки. В нём определённо было что-то знакомое, смутно неуловимое, как у незнакомца, которого иногда встречаешь на улице и замечаешь лишь краем глаза, а потом вас знакомят на деловом ужине, и ты всю ночь не можешь уснуть, гадая, где же видел это лицо.
Северин отступил на шаг. Призрак придвинулся ещё ближе, и в тот момент, когда Северин почти узнал, где видел это лицо, реальное тело мальчика и бесплотное тело незнакомца, соприкоснулись.
Подобного Северин не испытывал никогда, и не хотел бы испытать больше никогда. Его никогда не било током, да и в те времена этим могли похвастаться редкие счастливчики, но ощущения были примерно те же, только сильнее. Тело изогнулось дугой, мышцы отказывались повиноваться голове, которая была готова взорваться от переполнившей её информации, словно он за десять минут выучил китайский язык. За миг до беспамятства Северин узнал, кто был этот незнакомец и зачем он приходил, но силы небезграничны, и он потерял сознание, грохнувшись на твёрдый земляной пол.
Очнулся он от того, что кто-то трясёт его за плечо. Северин разлепил веки и увидел перевёрнутое встревоженное лицо Антона. Остальные братья склонились рядом. Северин выпрямился и сел, голова болеть перестала, но полученное знание распирало изнутри. Призрак дедушки ушёл, приятный запах развеялся, теперь в мастерской пахло, как обычно, деревом, олифой и бедностью.
– Что случилось? – спросил Антон.
Северин долго решался, говорить или нет.
– Скажите отцу, чтобы не пользовался рудничной лампой. Будет пожар.
– Откуда знаешь?
– Знаю, и всё.
Несколько пар глаз уставились на него, во всех одно выражение – крайняя степень недоверия. Он попытался что-то объяснить, но старшие не стали его слушать.
Поговорить с отцом самому было смерти подобно, в приступе пьяной ярости он мог избить, но Северин всё же попытался ему рассказать, когда тот вернулся из корчмы. Отец даже не дал договорить, с ходу врезав Северину затрещину, а потом запер в чулане, где обиженный на весь белый свет, Северин уснул с заплаканным от обиды лицом.
Пожар начался ночью в мастерской, где проспавшийся отец решил поработать над полученным недавно заказом. Запасы олифы, лака и дерева покончили с содержимым мастерской в считанные минуты, а после огонь перекинулся на дом. Северина спасло только чудо, от жара одна из наружных стен, которая была и стенкой чулана, съехала вниз, открыв щель, достаточную для того, чтобы протиснуться недокормленному десятилетнему мальчишке.
Он стоял и смотрел, как догорает его дом. В искрах пламени и дыму он заметил несколько духов, уносимых потоками раскалённого воздуха. В одном, тёмном и бесформенном он опознал отца, а в другом, светлее, мать. Другие были его братьями и сёстрами, но яркое пламя не дало различить их по именам. Вокруг суетились соседи, которые сначала пытались тушить раздувшееся пламя, а потом просто стояли и смотрели, как догорает дом, как проваливаются внутрь стропила и от жара лопаются стёкла.
К утру он остался в одиночестве на пепелище. Потом появились какие-то люди и забрали его с собой, в город.
Так он оказался в приюте для сирот, большом сером неуютном доме, больше похожем на тюремный каземат. Ему отвели койку, застеленную серым одеялом, и тумбочку, куда ему было нечего класть. С пепелища он мог захватить с собой разве что уголёк. Северин стал коротать свои дни в окружении таких же недокормленных, больше похожих на лемуров, детей. Лет пятьдесят назад им просто пришлось бы скитаться и умереть на улице, а теперь такие дети дожидались шестнадцатилетия, поддерживаемые трёхразовой приютской кормёжкой, чтобы попасть в чернорабочие, на фабрику, или в прислуги.
В приюте Северин стал посещать занятия в школе, которые вели приглашённые учителя, которые по каким-либо причинам не смогли устроиться в обычные школы. Северин быстро научился читать и писать, пристрастился к чтению, математика давалась ещё легче, только с Законом Божьим выходил нелады, и законоучитель наказывал Северина чаще других неуспевающих.
В приюте Северин часто сталкивался с духами, но чаще всего это были бесплотные, лёгкие духи скончавшихся здесь сирот, незаметные, как воздух. Часто Северин видел мать, или кто-нибудь из братьев или сестёр навещал его, но общения не получалось. Кажется, они считали, что он немного виновен в случившемся. Северин пожимал плечами и опускал взгляд. Отец не приходил никогда, Северину казалось, что его душа попала в такое место, откуда невозможно вырваться.
Был призрачный шанс покинуть приют и раньше шестнадцати лет. Время от времени приют посещали какие-то женщины и мужчины, беседовали с питомцами, дарили книжки и угощали конфетами. Иногда после таких посещений они приезжали опять и забирали с собой приглянувшегося мальчика или девочку. Воспитатели при этом делали благостные лица, осеняли себя крестом, а потом рассказывали, что тех детей усыновили, и нет для сироты судьбы более завидной, и что не перевелись ещё на свете милосердые люди. Северин больше