Дым рассеялся, Северин продолжал кашлять, уже реже и легче, а Женя, вместо того чтобы лежать в луже крови на полу, стояла на том же месте и грустно улыбалась.

Я сошёл с ума, решил Ловенецкий, но увидел на стене за спиной Жени светлые отметины от пуль. Видимо, в такие моменты и начинаю верить в бога. Сколько шансов было у него, неплохого стрелка, семью выстрелами промахнуться с четырёх метров по неподвижной мишени? Спасибо, боже, что не осквернил мои руки убийством сестры, радостно молился Ловенецкий, но его подсознание чётко зафиксировало момент первого выстрела, когда ствол нагана был направлен точно в грудь Жене, и у неё не было ни одного шанса уклониться.

Ловенецкий сжимал в опущенной руке револьвер, по лицу его текли слёзы. Северин, наконец, откашлялся, но дыхание ещё не восстановилось, он пытался что-то сказать, но издавал только бульканье. Ловенецкий смотрел на Женю, и видел всё больше и больше. Пар не выходил из её рта, грудь не поднималась при дыхании, и он мог видеть сквозь её шею пулевую отметину на дальней стене.

Он швырнул в неё револьвер, надеясь услышать звук удара и вскрик, увидеть кровь, но наган пролетел сквозь Женю и со стуком упал на пол.

Ловенецкий стоял на месте, ничего не понимая. Женя сделала шаг к нему навстречу, протягивая руку, он отшатнулся.

– Она мой проводник, – сдавленным голосом сказал Северин, – уже девять лет.

Проводник – это что-то из области электричества, вспомнил Ловенецкий, проводит электрический ток.

Женя подошла ближе, он упёрся в стену, и дальше двигаться стало некуда. Рядом с сестрой стало ещё холоднее.

– У каждого медиума есть проводник, – говорил Северин, подходя к ним, – какой-нибудь фантом с сильной эмоциональной связью. Чаще всего, это дух умершего родителя, ребёнка, мужа или жены.

Жене наконец-то удалось заглянуть Ловенецкому в глаза. Глаза были другие, не те, которые он запомнил, похожие на два глубоких чёрных тоннеля с маленькими огоньками в глубине. Женя подняла руку и поднесла к его груди. Сердце забилось сильнее, холод не мог его сковать.

– Это не зависит от медиума, – продолжал Северин, – это даётся свыше. Или сниже, я не знаю, кем.

Странно, но холод в груди сменился теплом, пульсирующим в такт его сердцебиению. Женя не моргала и ничего не говорила, просто стояла и смотрела в его глаза, и какие-то смутные образы начали проявляться в его мозгу.

Теперь Северин отошёл к тому месту, где упал револьвер, и поднял его.

– Сначала у меня не было проводника, – сказал он, но потом я встретил Антона, своего брата. Только через несколько лет я понял, что с ним не всё в порядке. А потом я встретил твою сестру. У нас было не много времени, но я понял, что мы созданы друг для друга.

Северин проверил, заряжен ли наган. Картинки в голове Ловенецкого складывались в одно целое. Скамейка в сквере, Северин, выглядевший моложе и счастливее, мертвенно-бледный подросток, выныривавший из темноты.

– Из-за редкой болезни Антона я не сразу понял, что он – мой проводник. Твоя сестра ему сразу не понравилась, и он…

Ловенецкий видел тело, летящее вниз с моста, почувствовал холодную плотную воду, обволакивающую тело.

– Я что-то чувствовал, но мой проводник не давал возможности получать помощь из потустороннего мира. Он ревновал и злился, считал, что нам вдвоём будет лучше, считал твою сестру угрозой.

Теперь Женя перестала улыбаться, а Северин крутил револьвер в руках, словно не понимал, для чего он предназначен. Видения в его голове резко закончились полной темнотой.

– Он выманил твою сестру из дома под предлогом встречи со мной и столкнул её с моста. Я очень сильно заболел тогда, едва не умер. Для Антона это означало конец существования, ведь проводник исчезает со смертью своего медиума. Я не знаю как, но Антон вызвал фантом твоей сестры, и у меня стало два проводника. Она сильнее Антона и иногда она участвует в моих выступлениях. Может, видел её имя на афишах рядом с моим? Гемма – это её псевдоним, лучше подходит для выступлений.

– Не вини его, – тихо сказала Женя, – с ним я счастлива. Я помогаю ему. Мама и папа не против.

Ловенецкий не узнавал её голос. Всё стало другим, пугающим и незнакомым. Женя отошла, теперь перед ним стоял Северин, протягивая ему револьвер рукоятью вперёд.

– Теперь можешь меня застрелить.

Револьвер стал ощутимо холоднее. Северин повернулся к свету, чтобы Ловенецкий мог прицелиться получше, но тяжесть нагана оттягивала руку, не давая подняться.

Странно, но вместе с удивлением, страхом и злостью, Ловенецкий чувствовал облегчение. Гаевский дрожащей рукой достал трубку и закурил.

– Они с Антоном не очень ладят, – сказал Гаевский, – но ничего страшного в этом нет. Антон и раньше доставлял неприятности, особенно надоедливым журналистам, но это оттого, что хотел меня защитить.

Что бы он сейчас ни сказал, всё прозвучало бы глупо. Это ведь уже не совсем его сестра, вернее, только часть её.

– Прости, – сказал Ловенецкий.

Ему было нелегко чувствовать, что многолетняя цель его существования обратилась в прах, но это не было похоже на крушение надежд, просто впереди его ожидала совсем другая жизнь. Хорошо, что я не успел в него выстрелить, думал он.

– Пустяки, – сказала Женя и ещё раз улыбнулась.

Ловенецкий сунул револьвер в карман и почти бегом вышел из этого ненормального дома. Он знал, что когда-нибудь, может быть, очень скоро, он вернётся, но сейчас ему хотелось бежать изо всех сил.

* * *

Алексей Александрович Куксинский

[email protected]