В путь они двинулись, когда уже перевалило за полночь. Контрабандисты были навьючены тюками со шкурками, ксёндз тащил огромный до нелепости чемодан, бывший типограф и его домочадцы тоже были увешаны сумками, узлами и саквояжами, и лишь у Ловенецкого и девушки весь багаж ограничивался небольшими рюкзаками. Банадысь приоткрыл ворота и смотрел, как растянувшиеся длинной цепью люди скрываются в темноте. Шли без света, в полном молчании, впереди Шляхта и его подручные, затем ксёндз, девушка и святое семейство. Ловенецкий замыкал шествие, перед его глазами серым пятном маячил объёмистый женский круп. Дети, на удивление, вели себя тихо, не плакали и не ныли.

Видимо, тропинка была хорошо протоптана многочисленными ходоками с обеих сторон границы, потому что петлять и сбиваться с шага не приходилось, а под сенью деревьев из-за скрытой в облаках луны дороги видно не было. Ловенецкий пытался смотреть на часы, чтобы прикинуть, сколько они успели пройти, но ничего не рассмотрел. Размеренный шаг и полное молчание убаюкивали его, хотя он хорошо выспался. Вокруг шумел лес, было зябко, а темнота превращала в зловещий шум любой незначительный шорох ветвей и травы.

Иногда кто-нибудь из идущих спереди на несколько секунд включал фонарик, чтобы посветить под ноги, и Ловенецкий замечал эти дальние всполохи. Иногда лес переходил в редколесье, и тогда видно было лучше, низкие тонкие деревья были не столь пугающи. По расчётам Ловенецкого, до границы было километра четыре, примерно час ходу, но ему казалось, что они идут уже намного дольше.

Ловенецкий почувствовал, что земля под ногами пошла под уклон. Передний, едва различимый край неба исчез, заслонённый тёмным гребнем поросшей жёсткой травой земли. Они спустились в лощину, впереди, ближе чем раньше, вспыхнул огонёк фонарика, осветив лицо Шляхты. Ловенецкий подошёл к сбившимся в тесную кучку людям.

– Граница уже близко, – хрипло шептал Шляхта. Несколько контрабандистов рядом с ним закурили, пряча цигарки в кулаке и выдыхая дым в рукава.

Ловенецкий заметил, что стоящая рядом девушка пытается протиснуться ближе, и отступил.

– Чесь пойдёт разведать, – продолжал Шляхта, – нужно обождать.

Парень напоследок жадно затянулся, скинул свой мешок и, пригибаясь к земле, скрылся за краем лощины. Остальные присели прямо на землю, стараясь сохранить остатки тепла.

Потянулись минуты ожидания. Ловенецкий чувствовал лёгкое возбуждение, не такое, как на войне, но сходное с ним. Ксёндз сидел на своём чемодане, закрыв глаза, и, кажется, молился.

Ловенецкий не заметил, как маленькая тень скатилась вниз и распласталась на траве.

– Всё чисто, – сказал Чесь, – пошли.

Один за одним они карабкались по склону и соскальзывали с другой стороны. Ловенецкий вымок от росы и чуть не потерял рюкзак. На той стороне пришлось пробиваться сквозь чахлый березняк, поминутно цепляясь ногами за кочки. Ловенецкий ожидал, что вот-вот появятся пограничные столбы, но вокруг была только темнота и ветер. Ему казалось, что это длинное и нудное путешествие не закончится никогда, он так и будет годами бродить во мраке среди поваленных стволов и мокрой травы.

Справа и слева послышался пронзительный свист, вспыхнули несколько фонарей. Ловенецкий резко остановился, а потом бросился вперёд к промежутку межу дёргающимися пятнами света. По пути он обогнал девушку и ксендза, бросившего чемодан, и всю семью типографа, сбившуюся в дрожащую испуганную кучу.

– Бегите, бегите! – крикнул им Ловенецкий на ходу.

Впереди маячили спины контрабандистов, которые не бросили своей поклажи, то ли от жадности, то ли для того, чтобы их в случае поимки считали контрабандистами, а не шпионами.

Опять раздался свист, несколько фонарей потухли, потом вспыхнули вновь, ближе и сзади. Раздалось несколько винтовочных выстрелов, но стреляли в воздух. Ловенецкий резко свернул в сторону, путая следы, хотя не слышал собачьего лая. Так долго и быстро бегать ему не приходилось давно, мешок больно бил по спине. Ловенецкий бежал ещё несколько минут, пока хватало дыхания. Свист и выстрелы остались позади, но он не знал, пересёк ли границу, или ещё находится на советской территории. Он прислонился к стволу берёзы, чтобы отдышаться. Теперь фонари сбились в одну кучу справа от него, от их беспорядочного мельтешения в темноте рябило в глазах. Справа, далеко от него, ломая ветви, пробежали несколько человек, потом ещё один. Ловенецкий постоял пару минут, опираясь на ствол, чтобы восстановить дыхание. Ему казалось, что громкие хрипы, исходящие из его пересохшего рта, слышны на много километров вокруг. Он понимал, что долго стоять на одном месте нельзя, поэтому отлип от ствола и, пошатываясь, пошёл вперёд. Пятна фонарей разделились, теперь светили слева и справа, но очень далеко, ещё звучали свист и одиночные выстрелы, но тоже не рядом. Неужели удалось уйти, думал Ловенецкий. Это не было похоже на засаду, скорее, просто случайное столкновение с пограничным патрулём.

Постепенно дыхание выровнялось, Ловенецкий достал из рюкзака фляжку и вдоволь напился. Наверняка он уже в Польше. Поминутно оглядываясь, он пошёл быстрее. Лес начал густеть, деревья становились выше и мощнее, под ногами хлюпал мох. Фонари пограничников ещё мелькали за спиной. Странно, что они не боятся оказаться на польской территории. Вряд ли им дадут уйти просто так. Теперь ему стоило больше опасаться польских пограничников, но впереди всё было тихо. Он гадал, удалось ли ещё кому-нибудь оторваться от погони. Как там ксёндз, девушка? А жена и дети типографа? О контрабандистах он не беспокоился, с их опытом и знанием местности им мало что угрожало.

Он вышел на небольшую поляну и едва не споткнулся обо что-то большое, тёмное и шевелящееся. «Медведь!» – пронеслась в голове первая мысль, годы, проведённые в тайге, давали о себе знать и здесь, за тысячи километров, но луна, на мгновение выглянувшая из-за облаков, отразилась от светлого пятна, в котором Ловенецкий не сразу признал тощие и бледные, как рыбье брюхо, мужские ягодицы.

Прямо у него под ногами Чесь, путаясь в снятых штанах, одной рукой зажав рот, а другой задирая дорожное платье, пытался изнасиловать девушку из их группы. Получалось у него, судя по расцарапанному лицу и сведённым коленям девушки, не очень хорошо. Разгорячённый близостью цели, он не заметил Ловенецкого, стоящего в двух метрах.

Девушка пыталась руками нащупать глаза Чеся, но он мотал головой и прятал лицо. Ловенецкий встретился взглядом с обезумевшей жертвой, и, не раздумывая, как пробивающий пенальти футболист, ногой ударил по единственной хорошо видимой во мраке цели – задранным ягодицам Чеся. Тот выпустил жертву и, взвыв от боли, перевернулся в воздухе и упал в заросли папоротника, держась за пах. Ловенецкий сбросил рюкзак и помог девушке подняться.