Как мы видели в главе 1, роль насилия в избирательном процессе Зимбабве лучше всего иллюстрируется напряженной гонкой 2008 года. Обширная электоральная база ДДП позволила лидеру партии Моргану Цвангираи оттеснить Роберта Мугабе на второе место (это произошло впервые), но ни один из кандидатов не смог победить в первом туре. Когда Мугабе увидел нерадостные перспективы, ZANU-PF развязала такое зверское насилие, что Цвангираи не оставалось ничего другого, как снять свою кандидатуру со второго тура. Мугабе переизбрался на свой пост[351], а над всеми его потенциальными противниками – что снаружи партии, что внутри нее – нависла постоянная угроза насилия.

Снизить стоимость насилия

Один из крупных рисков применения силовых репрессий, как хорошо видно на примере Кении, – преследования за совершенные преступления. Вслед за мутными выборами 2007–2008 годов, в которых президента Мваи Кибаки объявили победителем, схлестнулись этнические группы в небывалых географических масштабах. Погибло более 1 тыс. человек, а 600 тыс. стали беженцами. Вооруженные формирования, поддерживавшие оппозиционное «Оранжевое демократическое движение» (ОДД)[352], стали нападать на районы, предположительно голосовавшие за президентскую «Партию национального единства» (ПНЕ). В ответ ополченцы, ассоциированные с государством, совершали «акты возмездия»[353]. Стычки попали в мировые новости, и внутреннее давление вместе с международным порицанием заставили правительство начать расследование, в ходе которого нашлись доказательства того, что за организацию насилия ответственны конкретные политические деятели.

Кенийское руководство не смогло провести внутригосударственный трибунал над лицами, упомянутыми в отчете, и Международный уголовный суд (МУС) – межгосударственная инстанция в Гааге (Нидерланды) – сам инициировал преследование ряда влиятельных фигур, включая оппозиционера Уильяма Руто и представителя действующей власти Ухуру Кеньята[354]. Хотя эти процессы в итоге развалились, они сильно попортили нервы Руто и Кеньяте, которым пришлось ездить в Гаагу и защищаться в суде.

Вероятно, судопроизводство и осознание, что на них смотрит весь мир, временно утихомирили политических лидеров и журналистов, заставив их смягчить свою речь, избегать воинствующей риторики и политического насилия на следующих выборах 2013 года[355]. Во время этой гонки сочетание процесса в МУС, сильной внутренней и международной кампании за мирное урегулирование, а также усиление правительственных войск в местах возможных конфликтов смогли снизить количество смертей в период выборов, несмотря на их сомнительные результаты[356]. Последствия кенийского кризиса высвечивают потенциальный риск применения силы для политиков в эпоху, когда региональные и международные суды, такие как МУС, могут начать собственное расследование деяний тех людей, которые совершают преступления против прав человека.

Однако существуют стратегии, которые помогают смышленым автократам замести следы. Одним из факторов, затруднивших дело против Руто и Кеньяты, стала слабая организация вооруженных формирований, которые, как предполагается, эти деятели финансировали и направляли. Доказать их вину в таких условиях было сложнее, поскольку для этого обычно нужно продемонстрировать, что обвиняемый имел власть над цельной организацией. Пока это не доказано, лидеры могут заявлять, что не были в курсе происходящего, либо их приказы не выполнялись, либо их инструкции были неверно поняты[357].

В Кении, чтобы построить эффективное дело против Уильяма Руто, прокуроры настаивали, что он контролировал организованную иерархическую организацию под названием «Календжинская сеть»[358]. У такой линии обвинения был изъян: даже часть критиков Руто, считавших, что он виновен, не назвала бы это ополчение таким термином. Из-за того, как прокурорам пришлось строить дело, а также из-за скандалов и запугивания, сопровождавших процесс, многие ученые и эксперты отказались давать показания[359]. В свою очередь, это существенно ослабило сторону обвинения.

Таким образом, избегая формирования упорядоченных военных организаций, лидеры могут защититься от ответственности, а правозащитным организациям гораздо труднее будет повесить на их действия ярлык «электоральное насилие». Хотя полиция и спецслужбы зачастую задействованы в репрессиях, для наиболее кровавых расправ лидеры могут отправлять группы или отдельных людей без опознавательных знаков, чтобы нельзя было быстро отследить заказчика. Такая предосторожность оставляет политику возможность правдоподобно откреститься от произошедшего и спать спокойно.

Вторая стратегия, способная сократить стоимость насилия для текущей власти, – создание политического поля, где страх и угрозы становятся частью ежедневной жизни, в такой атмосфере открытое рукоприкладство почти не нужно. Именно так и поступила ZANU-PF в Зимбабве. Вслед за откровенным государственным террором 2008 года президенту Роберту Мугабе пришлось сделать формальный жест и поделиться властью с оппозицией – Морган Цвангираи получил пост премьер-министра. Оказавшись в этом «браке по принуждению», партия ДДП не располагала реальной властью, однако ZANU-PF все равно решила, что это слишком. На выборах в 2013 году правящая партия не стала проливать кровь, но не потому, что умерила тиранические замашки, а потому, что насилие больше не понадобилось[360].

Продемонстрировав один раз насильственность, правительство дальше добивалось своего намеками на угрозы – «трясло спичечным коробком». Избиения и поджоги ограничились локальными вспышками. В рамках этой стратегии Мугабе даже учредил Комиссию по правам человека в Зимбабве, чтобы показать, как он серьезно настроен на расследование преступлений и предотвращение нарушения прав человека. Однако за этой пиар-стратегией не стояло реальных дел. Комиссия была настолько стеснена в ресурсах и полномочиях, что ее первый председатель, Реджинальд Остин, уволился в знак протеста. А по мере приближения выборов ополченцы ZANU-PF разбили лагеря в провинциальных областях у избирательных участков, чтобы запугать тех, кому придет в голову проголосовать против партии власти[361].

Это усугубило такие проблемы оппозиции, как внутренние расколы и общественное разочарование неудачным союзом с правительством. Мугабе почувствовал безнаказанность. С одной стороны, правительство выиграло выборы с комфортным перевесом, позволившим сформировать большинство. С другой стороны, наблюдателям пришлось признать, что обстановка нынешних выборов существенно улучшилась по сравнению с 2008 годом, то есть ZANU-PF еще и заработала репутацию реформаторов.

На поверхности все действительно было гладко – наблюдатели из Африканского союза, которые редко присматривались к методам сохранения власти текущих лидеров[362], даже написали в отчете, что «голосование было проведено при отсутствии насилия, преследований и волнений»[363].

Последствия насилия

Политическое насилие – весьма эффективная стратегия избирательных фальсификаций. Свидетельства из таких разных стран, как Нигерия и Мексика, показывают, что граждане, страдающие от физических нападений либо живущие в районах, где они совершаются, менее склонны ходить на выборы – таким образом, силовые репрессии действительно позволяют текущей власти подавить протестное голосование[364]. В результате межнациональные исследования выяснили, что применение насилия повышает шансы правительства на победу и увеличивает его отрыв от соперников[365]. Более того, причиняя физический вред внутренним и внешним врагам, лидеры нейтрализуют измены, одновременно снижая поддержку оппозиции. Тем не менее, хотя силовое подавление несогласных позволяет текущей власти остаться на посту в краткосрочной перспективе, оно создает нестабильность и раздоры в будущем. Порой под ударом оказывается сама