Есть еще два системных препятствия, усугубляющих проблему. Во-первых, МУС не может собирать улики, а следовательно, зависим от кооперации с той страной, против которой и разворачивается процесс, – как если бы прокурор или полицейский просил обвиняемого помочь собрать улики и выстроить доказательную базу для идущего дела. Всем очевидно, чем такое чревато. Во-вторых, МУС не имеет официальной программы защиты свидетелей, поэтому те, кто дает показания в суде, оказываются в уязвимом положении[381]. Эти два факта поспособствовали тому, что Руто и Кеньята уклонились от предъявленных обвинений. Подозрительно много ключевых свидетелей умерло, исчезло либо передумало давать показания, пока шел процесс, и в итоге у стороны обвинения не осталось доказательств[382]. Более того, кенийское правительство предсказуемо не смогло в полной мере предоставить необходимую поддержку процессу, особенно после того, как Кеньята и Руто сформировали «антиследственный» союз и получили в 2013 году власть президента и вице-президента. Кенийский случай демонстрирует, почему МУС, как правило, эффективен, лишь если обвиняемый не находится у власти, а новый режим хочет насолить прежнему.

Провал МУС в случае Кении получился особенно вопиющим, однако это лишь одна из целой череды неудач этой международной инстанции. Процессы по делу Демократической Республики Конго, Судана и Уганды вызвали не меньше полемики и оказались почти так же бесплодны[383].

Глядя на препятствия, с которыми столкнулся МУС, можно предположить, что другие внесудебные стратегии эффективнее предотвращали бы электоральное насилие. Например, Великобритания и США готовы применить точечные санкции по отношению к тем, кто финансирует и организует расправы, – замораживать активы или запрещать въезд. Такие стратегии имеют явное временно́е преимущество и не привязаны к тщательному сбору доказательств. Санкции можно ввести в разгар насилия, а то и опередить его, чтобы отрезвить правительство.

Однако у таких мероприятий есть ряд ограничений. Во-первых, хотя эти наказания создают дискомфорт автократу, их редко применяют в широком масштабе, чтобы подкосить весь режим[384]. Во-вторых, у западных стран есть интересы в различных регионах мира. США не заморозят активы геополитического союзника, даже если там творятся зверства с политической подоплекой, как в Саудовской Аравии. Как мы убедимся в главе 6, укрепление демократических норм сильно варьирует в зависимости от текущих интересов мировых держав. И наконец, прямое западное вмешательство может выглядеть как неоколониальные притязания на восстановление контроля[385]. В итоге правозащитные принципы соблюдаются непоследовательно, и многие авторитарные лидеры обижаются, что к ним якобы применяют двойные стандарты, – а это уводит фокус с изначальных событий.

Это также существенная проблема для МУС. Серия судебных процессов в отношении африканских руководителей в 2000-х годах спровоцировала в отношении МУС обвинения: суд работает на интересы западных стран и бьет по слабым государствам Африки, закрывая глаза на сравнимые преступления, которые совершают европейские и североамериканские политики[386]. Хотя в создании МУС активно участвовали многие африканские страны, после череды кампаний, направленных против африканских деятелей в последние годы, стала громче звучать антиколониальная риторика. Она резонирует не только с запросом африканских элит, но и с настроениями рядовых граждан[387]. Благодаря этому военные преступники смогли избежать обвинений, изобразив себя жертвами империалистической или даже расистской системы.

Ограниченная легитимность МУС поднимает вопрос, какие институции могли бы обеспечить более авторитетное и, следовательно, эффективное вмешательство в электоральное насилие по всему миру. Может быть, ООН или ее региональные организации, такие как Африканский союз? Мы вернемся к этому вопросу в заключении.

Насилие представляет серьезные риски – по этой причине многие главы государств его избегают. Репрессии, как правило, привлекают огромное внимание, и умудренные жизнью автократы знают, как грамотно разыграть свои карты. Альтернативные формы фальсификаций позволяют добиться нужного результата и одновременно не лишиться международной поддержки. В XXI веке такое «умное» мошенничество все чаще происходит в виртуальном пространстве, где простирается Дикий Запад избирательных фальсификаций. Там часто действуют неписаные правила, а их выполнение почти никогда не контролируется.

Глава 4. Взлом выборов

Фейковые новости и цифровой Дикий Запад

Андрес Сепульведа спит под пуленепробиваемым одеялом за бронированными дверями в тюрьме особого режима, расположенной в центре Боготы, колумбийской столицы. Когда он ездит на судебные заседания или на встречи с прокурорами, его сопровождает колонна мотоциклов и вооруженная до зубов охрана. Когда они проносятся на большой скорости по городу, сопровождающие используют высококлассное оборудование, чтобы заглушить мобильную связь – на случай, если кто-то попытается осуществить скоординированное покушение.

Сепульведа – один из лучших в мире специалистов по взлому цифровых избирательных систем. Теперь, когда его поймали и посадили в тюрьму, он искупает грехи, помогая защитить системы изнутри. Благодаря ему вскрылось много нелицеприятных фактов, и теперь люди, с которыми он раньше работал, хотят его убить.

Сепульведа прошел свой путь с самых низов. В 2005 году он начал взламывать файлы оппонентов во время избирательных кампаний, крал базы данных сторонников и жертвователей, а порой – заменял сайт соперника цифровым граффити. Это были мелкие эпизоды виртуальных преследований, но он начал понимать, что информация может стать самым мощным оружием при демократии. В конце концов, политическое соперничество – это битва за умы электората. Если ты манипулируешь информацией, доступной избирателям, то влияешь и на результат выборов.

Через несколько лет Сепульведа уже руководил командой хакеров, которые предлагали в интернет-подполье целый ассортимент услуг, способный пошатнуть позиции самых влиятельных политиков Латинской Америки. За $20 тыс. в месяц хакер предоставлял цифровое сопровождение избирательной кампании, включавшее такие соблазнительные опции, как взлом смартфонов и почтовых серверов, массовая рассылка SMS или электронных писем с точно рассчитанной по времени дезинформацией. Это были сущие гроши для кандидатов, желавших переизбраться в высшие эшелоны власти Латинской Америки. В результате бизнес Сепульведы шел в гору. Его хакерская контора работала на предвыборных гонках в таких странах, как Гватемала, Венесуэла, Мексика, Гондурас, Сальвадор, Панама, Никарагуа и Коста-Рика. Он обламывал крылья левым политикам по всему региону и предпочитал помогать правым кандидатам. Пусть он не мог гарантировать победу, но его команда была способна дать существенное преимущество своим заказчикам. Судя по всему, на счету кибербригады – несколько побед с небольшим отрывом.

Неудивительно, что Сепульведа всегда соблюдал осторожность и оставался в тени. Когда он встречался с кем-нибудь в гостинице, то запрещал гостям приносить в номер любые телефоны. Это педантичное соблюдение секретности помогло ему завоевать доверие заметных политических деятелей. Сообщали, что он руководил разработкой цифрового плана, чтобы обеспечить электоральную победу мексиканскому президенту Энрике Пенья Ньето в 2012 году. Сепульведа рассказал спецслужбам и расследовательской команде Bloomberg, что на кампанию Пенья Ньето ему выделили $600 тыс.[388] По его словам, деньги ушли на взлом информационных сетей