сверху? Почему царит «бумажная бормотуха» на собраниях? Почему демагог Таборский и его «стая» властвуют в Пекашине? Почему лучший работник – Михаил Пряслин – становится чуть ли не лишним человеком в Пекашине? Почему на глазах всей деревни гибнет лучший дом Ставрова? Почему, наконец, гибнет Лиза – лучший человек, человек совести, доброго и мудрого сердца?

Вопросы можно задавать и дальше. «Дом» – книга долговечная, она вызовет еще много размышлений и толкований. Абрамов поставил в романе мучительные проблемы и вопросы, замалчивание и неразрешенность которых привели страну к глубочайшему кризису.

Боль и думы автора о России, народе, земле, человеке пронизывают всю книгу, взывают к уму и сердцу читателя.

Писатель уверен: облик страны, земли и хозяйства зависит не только от политиков, философов, ученых, руководителей, но и от уровня сознания, поведения и психологии миллионов, каждого из нас, от всей социально-нравственной и бытовой атмосферы повседневности, в конечном счете от того, как работают, о чем думают, к чему стремятся, что требуют, отвергают и одобряют миллионы самых разных людей.

Бытовая повседневность, радости, заботы, тревоги, трагедии пекашинцев, рядовых сельских жителей возводятся писателем в разряд общенародных. Вслед за Л. Толстым, Чеховым, Буниным Абрамов исследует взаимозависимость народного бытия, уровня жизни людей и состояние их умов и сердец, их каждодневного поведения.

«Дом» взывает к развитию нашего самосознания – исторического, социального, духовного. Не случайно в роман включены главы «Из жития Евдокии-великомученицы», заставляющие осмыслять наше многострадальное прошлое – революцию, коммуны, пятилетки, репрессии.

Из подвижнической жизни Калины и Евдокии Дунаевых, из трагической истории 20—30-х годов Абрамов предлагает извлечь горький опыт – опыт высоких идеалов и опыт заблуждений, ошибок, преступлений. Дом-страна и дом-семья, личный, малый дом, человеческое благополучие оказались несовместимыми, чуть ли не враждебными.

Можно ли созидать дом-страну фанатичным подвижничеством, не заботясь о благоустройстве отдельных людей, – об этом заставляет размышлять житие Евдокии-великомученицы. Но тут же возникает другой вопрос. Можно ли созидать личное благополучие, малый дом, свой дом-судьбу в отрыве от общих социальных проблем Дома-страны и всего общечеловеческого Дома?

Так вокруг дома воедино сливаются проблемы философские, психологические, исторические, бытовые, экономические. В этом смысле «Дом» – книга эпохальная, выводящая нас на решение современных общечеловеческих проблем. Это книга о поисках нового сознания, новых путей в развитии страны, человека и человечества. «Дом» ставит вопрос о необходимости трезво и бескомпромиссно осмыслить нашу историю, наши социальные, экономические, духовные ориентиры и ценности. По существу, Абрамов начал разговор о том, о чем всенародно заговорили через десять с лишним лет. Много лет назад Абрамов убеждал и доказывал, что нам нужны не только социально-экономические реформы, но и подъем общей культуры, возрождение гражданского и духовно-нравственного потенциала народа.

Общий замысел четвертой книги складывался давно, сразу по окончании романа «Братья и сестры» и начале работы над «Двумя зимами». Первые главы романа были написаны в июне – июле 1973 года, тогда же сделано много заметок к другим главам. Однако работа над «Домом» шла с большими перерывами.

13 февраля 1978 года «Дом» был окончательно завершен. В марте писатель отвез его в «Новый мир». И снова начались трудные месяцы борьбы за публикацию…

Роман был настолько смелый, что даже друзья в Ленинграде и Москве, восторженно оценивая его, тут же замечали: «Это не напечатают». Абрамов приходил буквально в негодование, спорил, убеждал, что своим неверием они невольно создают неблагоприятное общественное мнение.

Роман в «Новом мире» прочли очень быстро. Зав. отделом прозы Д. В. Тевекелян 28 марта позвонила по телефону и сообщила, что «Дом» оценивают как «значительное явление», планируют на восьмой или девятый номер. Но тут же добавила, что трудностей будет немало. 16 мая Тевекелян приехала в Ленинград с огромным количеством редакторски-цензурных замечаний. Начали работать, подыскивать подходящие варианты изменений. Федор Александрович нервничал, возмущался, уговаривал, но в чем-то приходилось идти на уступки, чтобы «Дом» увидел свет. Редактор предлагала смягчить резкие выражения, снять обобщающие характеристики, прямые вопросы, детали, вызывающие нежелательные ассоциации. Цензура не разрешала впрямую говорить о культе личности, о каторжной работе крестьян, о закупке хлеба в Америке, о налогах. Когда Тевекелян предложила снять вопрос «Как дошли до жизни такой?», Абрамов заметил: «Я люблю ставить вопросы». Редактор тут же ответила: «А я люблю, чтобы рукописи печатали».

В результате было внесено более тридцати поправок. К тому же Абрамов внес в текст еще авторские исправления стилистического плана. Так 27 мая появилась третья редакция романа, которая затем и была сдана в набор. Но появившаяся в июле верстка вновь подверглась цензурным искажениям.

5 сентября Абрамов узнал, что роман под угрозой. О том он поведал в письме Ф. Мельникову: «Федор, „Дом“ рушат, надежд на спасение почти никаких. Ну и понимаешь, какое у меня настроение. Хочется все бросить, послать всех к чертям. Попытаюсь отбрыкиваться в Москве, да только что сделаешь с волчьей стаей? Да, вот так: работаешь, работаешь, изводишь себя днем и ночью, а чиновник плюнет на твою работу, и все».

В Москве он разговаривал с высокопоставленными чиновниками, все делал, чтобы «выиграть битву за роман». Увидев изуродованный цензурой текст, он тут же сделал запись: «Опричники из цензуры раскрасили весь роман (красным карандашом работают). Главная претензия – жизнь. Слишком много живой, невыдуманной жизни в романе. Надо разгрузить… Да, роман слишком мрачен, не соответствует оптимистической оценке дел в сельском хозяйстве, которую дал Пленум». Речь идет об июльском 1978 года Пленуме ЦК КПСС, в постановлении которого отмечалось, что сельское хозяйство страны «сделало крупные шаги вперед. Твердо следуя намеченным курсом, партия сумела решить большой круг аграрных проблем».

Целую неделю шло сражение за роман, а потом еще больше месяца вел переговоры с цензурой журнал. Только 3 ноября был подписан роман к печати. Абрамов сперва возликовал, но, узнав о не согласованных с ним новых цензурных изъятиях, пришел в негодование. Без ведома автора был, например, снят ударный абзац, где пекашинские мужики задавали острые вопросы: «Почему раньше в колхозе задаром работали, да как работали – от зари до зари, а теперь баклуши бьем и денежки загребаем? Почему, до каких пор будем закупать хлеб за границей? А с Китаем что? Подымали, подымали, выводили, выводили в люди, а теперь „враг номер один“? А Луна? Так и будем в микроскоп смотреть, как американец по Луне разгуливает?..» На полях верстки было обращение автора к цензорам: «Оставить! Ведь рабочий же класс, хозяин страны. О крупном, по-крупному думает. А иначе какой он хозяин». Требование-просьба авторская оказалась напрасной. Весь абзац снят.

Стоит обратить внимание хотя бы на несколько цензурных изъятий, особенно обобщающего социально-политического