После отклонения романа «Звездой» Абрамов отправил рукопись в «Новый мир». В отличие от «Звезды», роман в «Новом мире» был одобрен, хотя полного единодушия в оценках не было.

После этого Абрамов почти год еще работал над книгой. Летом 1967 года снова отвез роман в «Новый мир» и надолго лишился покоя. В ожидании окончательного ответа он уехал на Север, по существу, сбежал от беспокойных вопросов: «Что скажут? Дойдет ли до Твардовского? Кто прочитает?» У него не было уверенности, что роман напечатают. После проработочной бури за «Вокруг да около» его почти не печатали, отлучили от литературы.

Письмо Твардовского от 29 августа 1967 года было одним из самых радостных событий в жизни Абрамова. Оно до сих пор остается самым проникновенным и глубоким откликом на роман. «Вы написали книгу, какой еще не было в нашей литературе, обращавшейся к материалу колхозной деревни военных и послевоенных лет. Впрочем, содержание ее шире этих рамок, – эти годы лишь обнажили и довели до крайности все те, скажем так, несовершенства колхозного хозяйствования, которые были в нем и до войны и по сей день не полностью изжиты. Книга полна горчайшего недоумения, огненной боли за людей деревни и глубокой любви к ним…» Твардовский восхищался многими персонажами романа, но особенно выделял Лизу Пряслину: «Она – истинное открытие художника, и человеческое обаяние этого образа просто не с чем сравнить в нашей сегодняшней литературе». «Словом, в книге есть то, что делает книгу явлением, – образы людей, явившиеся во плоти, которых не спутаешь с образами других книг».

«Новый мир» сделал все, чтобы роман быстрее увидел свет, – все понимали, что ситуация может измениться. В редакционном заключении было сказано: «Рукопись одобрить. 〈…〉 Запланировать публикацию романа на первые три номера 1968 года». В намеченных номерах он и был опубликован. Но многострадальная судьба книги на этом не кончилась: несмотря на восторженный прием романа читателями («Новый мир» зачитывали до дыр, за ним стояли в очередь, автору писали, звонили, поздравляли, радовались мужеству, беспощадной правдивости), в критике поначалу царило молчание, затем появился доброжелательный, правда не без оговорок, отклик В. Иванова «Факты жизни и художественное обобщение» (Лит. газ. 1968. 29 мая). А дальше – разносные, уничтожающие статьи П. Строкова в майском номере «Огонька» («Земля и люди») и 28 июня – в «Литературной России».

К этому времени шли переговоры об издании «Двух зим…» в «Роман-газете». Несмотря на невероятный успех у читателя, редакция отклонила роман: «Не можем рекомендовать двухмиллионному читателю, потому что идут споры вокруг, нет единодушия». Тогда «Новый мир», подчеркивая значение романа, выдвинул его на соискание Государственной премии СССР. В защиту романа выступил критик Б. Панкин в статье «Живут Пряслины!». Твардовский сразу откликнулся на статью благодарным письмом критику. Обрадован был и Абрамов: статья придала ему «огромные силы» в пору молчания и наскоков. Однако Государственную премию СССР он все-таки тогда не получил.

Наиболее восторженными были устные отзывы. Приведу в сокращении хотя бы некоторые из них, прозвучавшие в апреле – июне 1968 года, сразу после появления романа в журнале: «Выдающееся произведение современности»; «Нет равнодушных, все читают»; «О романе идет гул»; «Потрясающе! Удивительный язык и удивительное знание жизни»; «Жизнь без литературной фальши»; «Читала и плакала. Да, городской человек переживает за деревню – вот что вы сделали. Но кого-то из вас – Вас или Твардовского – стукнут»; «Большое, настоящее, бесконечно смелое произведение. Такого о нашей жизни, о деревне не читал. Просто, честно, беспощадно. Это событие в нашей жизни».

Из писателей одной из первых откликнулась Ольга Берггольц: «С глубоким волнением читаю Ваш роман. Прекрасно! Это намного выше „Поднятой целины“. Великолепная книга! 〈…〉 Читаю и лью слезы. Великая правда. Спасибо Вам». При встрече в Москве Павел Нилин сказал: «Прекрасная вещь! Многие еще не понимают, что вы сделали».

Роман «Две зимы и три лета» не раз переиздавался, был включен в школьную программу, переведен во многих союзных республиках и за рубежом. К роману проявили интерес театры. Впервые роман был инсценирован в Ленинградском театре имени Ленинского комсомола (1971), затем – в Архангельском областном драматическом театре (1978). В 1979 году по трем романам – «Братья и сестры», «Две зимы и три лета» и «Пути-перепутья» – был поставлен превосходный спектакль «Братья и сестры» студентами-выпускниками Ленинградского института театра, музыки и кинематографии.

Абрамов во всех случаях редактировал инсценировки, принимал участие в обсуждении спектаклей. И даже хотел при доработке романов «учесть лучшее, что проявилось в постановках».

В 1984 году спектакль «Братья и сестры» в новой редакции возобновил режиссер Л. Додин в Ленинградском Малом драматическом театре.

Романы «Пути-перепутья» и «Дом» завершают тетралогию «Братья и сестры».

Создавались они в 1968–1978 годах, в тяжкий застойный период, пришедший на смену хрущевской оттепели. Но Абрамов оставался верен себе, продолжал сражаться за свободу, человеческое достоинство, за необходимость коренных изменений в стране и в первую очередь в деревне. Он вглядывался в прошлое и настоящее, искал ответы на самые больные вопросы. В чем причина наших бед? Куда мы идем? Что делать, чтобы вывести страну из тупика? Остались ли здоровые силы в стране, в жизни, в народе?

Он исследовал сложные социально-исторические, политические, нравственные и психологические проблемы, поведение народа и отдельной личности. Рисуя драмы и трагедии народной жизни, показывая, как под влиянием сложившихся условий разрушались, искажались человеческие судьбы и характеры, он одновременно выявлял те здоровые силы нации, те непреходящие нравственные устои, которые помогают человеку всегда, при любых условиях оставаться человеком. Слова Лизы Пряслиной: «Лучше уж совсем на свете не жить, чем без совести» – выражают глубинный смысл всех произведений Федора Абрамова. Он переживал время, ставил уже в те годы такие вопросы и проблемы, о которых всерьез заговорили только сегодня.

Абрамов не перестает возмущаться нашей бесхозяйственностью, бюрократизмом, бездумным планированием, бессмысленным вложением огромных средств в сельское хозяйство, рабской покорностью тружеников, самодовольством чиновников, бесталанностью правящих кругов («Везде – серость, бездарность, равнодушие», «Нами правит посредственность. Да и вообще – возможна ли яркая личность в правящих инстанциях?»).

Любые проявления бестолковщины заставляли его думать обо всей стране. «И так по всей России. Из года в год. Да что же это такое? Да, немцы нас не разбили, а бюрократизм, может быть, и разобьет». «Неужели бестолковщина в крови у русского человека?»

Трагически переживая спад общественного самосознания, отмечая всеобщую усталость и разочарование, Абрамов одновременно жадно следит за