Следующим вечером часа за три до заката перед хибарой остановилась странная машина без кузова, но со спиной-панцирем. Друзья инженера Кумыкова сбросили с неё шлюпку и канистру, в которой плескалось что-то вязкое и тяжёлое.

— Спасибо, — сказал им старик и ушёл в хибару за вёслами. Потом он принёс самодельный багор, латаную сеть и самодур с десятью крючками, дубовую колотушку, потёртый термос с чаем и стеклянную банку со сладкими сухарями.

Друзья Кумыкова, посмеиваясь, следили за ним.

— Совсем сбрендил старый, — сказал кто-то. — И мальчишку своими разговорами сгубил.

Старик выпрямился, поправил вязаную шапку, ладонью огладил робу, взял багор наперевес. Смешки стихли.

— Вы езжайте, ребята, — тихонько сказал старик. — Вы своё дело сделали.

Он снял со стены моток верёвки, спустил ноги с обрыва, посидел так пару минут, а потом прыгнул вниз…

Когда солнце утонуло в седой мгле у горизонта, а над сухими песками и огнями завода поплыли полосы густого тумана, старик забрался в лодку. Он ещё раз проверил, всё ли на месте: снасти, перекус, вода, кривой нож, соль, колотушка… Всё было здесь — только сына не было. Старик налёг на весло, толкнул им землю — лодка качнулась, поползла с обрыва, накренилась, нырнула носом вниз — но почти сразу выровнялась и повисла в воздухе, качаясь, как на волнах — восемь камней, привязанных к стрингерам, держали её на плаву.

Старик выждал немного, ещё не вполне веря в произошедшее, потом вставил вёсла в уключины, пошевелил ими. Крепнущий ветер с севера по-приятельски толкнул старую шлюпку в борт, повернул её и потащил в безводное море…

В селе потом говорили разное: что старика унесло в космос, что его сожрали летающие арахниды, что он просто упал и утонул в резервуарах завода. И никто сначала не поверил рассказу вернувшегося мальчика, будто бы старик убил дьявола, выпившего их море. Только через несколько месяцев, когда с юга вдруг потянуло солёной сыростью, а обеспокоенные чужаки остановили завод и велели вывозить оборудование, бывший инженер Кумыков позвал сына и попросил ещё раз всё повторить.

— Он убил дьявола, — сказал мальчик, глядя в напряжённые лица друзей Кумыкова. — Не знаю, как у него это получилось. Может, всё дело в глоте. Может, в странных снах. Может, старику помогли багор и колотушка. Я не знаю. Но я видел лодку, которая плыла по небу. Был рассвет. И я видел дьявола — он хлестал пески молниями. А потом всё замерло. Думаю, старик кричал что-то дьяволу, и тот его слушал.

— Это был сон, — сказал бывший инженер Кумыков. На него зашипели, зацыкали.

— Это было как сон, — сказал мальчик Вано. — Я видел чёрные щупальца, которые протянулись к лодке. Я видел пасть, похожую на водоворот. Видел глаза, похожие на звёзды. Дьявол сожрал лодку, проглотил старика — как когда-то проглотил его сына. А потом щупальца превратились в водопады, глаза стали дырами, из которых полил дождь. Дьявол сдох. Вот что я видел.

Друзья Кумыкова молчали, не зная, верить ли мальчику. Он был странный ребёнок, а рассказы о море сделали его ещё странней.

— Тварь, которая выпила наше море, сдохла, — повторил Вано. — И знаете, что я думаю? Я думаю, она просто подавилась. Эта тварь питалась морем. И она сожрала старика, потому что он пах морем — рыбой, солью, кальмарами, китами, осьминогами и муренами.

— Не было в нашем море китов и мурен, — сказал кто-то из гостей. И все закивали.

— Не было, — согласился мальчик. — Но старик был больше, чем море. Он был океан. Вот дьявол и захлебнулся.

— Опять эти сказки, — покачал головой Кумыков, жалея, что позвал сегодня гостей.

— Это не сказки, папа, — сказал Вано. — Вы помолчите и просто прислушайтесь. Слышите?

— Что это? Завод заработал? Машины шумят?

— Нет. Это море. Оно возвращается. Старик вернул его нам.

Мальчик помолчал, с интересом глядя на такие разные лица взрослых людей, собравшихся в его квартире. И добавил:

— На самом деле он не был стариком. Ему было лет пятьдесят. Может быть, пятьдесят два…

Цикл

«Деревенские истории»

Наш упырь

Вовка стоял на склизких мостках, держал удочку двумя руками и, прикусив язык, внимательно следил за пластмассовым поплавком.

Поплавок качался, не решаясь ни уйти под воду, ни лечь на бок…

Клёв был никакой, караси брали плохо и неуверенно, подолгу обсасывали мотыля и засекаться не хотели. За всё утро Вовка поймал лишь двух — они сейчас плавали в алюминиевом бидоне, заляпанном сухой ряской.

Позади что-то треснуло, словно стрельнуло, кто-то ругнулся глухо, и Вовка обернулся — из заповедных зарослей болиголова, в которых прятались развалины старого колхозного птичника, выходили какие-то мужики. Сколько их было, и кто они такие — Вовка не разобрал; он сразу отвернулся, крепче упёр в живот удилище и уставился на поплавок, пьяно шатающийся среди серебряных бликов.

— Мальчик, это что за деревня? — спросили у него. Голос был неприятный, сиплый, пахнущий табаком и перегаром.

— Минчаково, — ответил Вовка.

Поплавок чуть притоп и застыл. Вовка затаил дыхание.

— У вас тут милиционер где-нибудь живёт?

— Нет… — Вовка понимал, что разговаривать со взрослыми людьми, повернувшись к ним спиной, невежливо, но и отвлечься сейчас не мог — поплавок накренился и медленно двинулся в сторону — а значит, карась был крупный, сильный.

— А мужики крепкие есть? Нам бы помочь, мы там застряли.

— Нет мужиков, — тихо сказал Вовка. — Только бабушки и дедушки.

За его спиной зашептались, потом снова что-то стрельнуло — должно быть сухая ветка под тяжёлой ногой, — и облупленный поплавок резко ушёл под воду. Вовка дёрнул удочку, и сердце его захолонуло — лёгкое берёзовое удилище изогнулось, натянувшаяся леска взрезала