Вовка боялся даже просто опустить голову.

И он стоял на коленях, тихо канюча:

— Ба… Ну, ба…

А когда ему послышался странный звук — словно гигантскому карасю сильно нажали на брюхо, — и когда в топкой тьме почудилось движение, — он сорвался с места, взлетел на печку, подхватил, втянул за собой лестницу и с головой нырнул под одеяло.

Выбравшись из подполья, бабушка первым делом заглянула у внуку. Спросила:

— Чего бледный какой? Напугался?.. Ты, вроде, звал меня, или мне послышалось?

— А что у тебя там, ба?

— Где?

— В подполье.

— А! Старьё всякое, вот проверить лазала. Но ты туда не суйся! — Она погрозила Вовке пальцем и заторопилась:

— Наши уж собираются, надо и мне…

Она закрыла лаз в подпол, задвинула две щеколды, протянула через скобы громыхающую цепь, заперла её на замок. Тумбочку сдвинула на новое место — к самому умывальнику. Крышку лаза застелила половиком, сверху поставила табурет, на него — ведро с водой. Огляделась, отряхивая руки и передник, пошла к дверям.

— Ба! — окликнул её Вовка.

— Что?

— Включи радио.

— Ох, шарманщик, — с неодобрением сказала бабушка, но радио включила.

Когда она ушла, Вовка слез с печки, добавил громкости и бегом вернулся в свою крепость — к книжкам, тетрадкам и карандашам, к шахматным фигуркам и погрызенным пластмассовым солдатикам. По радио передавали концерт по заявкам. Сперва весёлую песню про волшебника-неумёху исполнила Алла Пугачёва, потом благожелательная ведущая долго и скучно поздравляла именинников, а после этого была какая-то музыка — Вовка всё ждал, когда вступит певец, но так и не дождался. Похоже, слов для такой музыки никто не сумел написать — наверное, она была слишком сложная.

Он попытался что-нибудь сочинить сам, исчеркал три страницы, но и у него ничего не вышло.

Потом были новости, но Вовка их не слушал. Голос диктора говорил о вещах неинтересных: о выборах, о засушливом лете и лесных пожарах, о региональной олимпиаде и о сбежавших заключённых.

Вовка читал взрослую книгу. Называлась она «Всадник без головы».

А когда прогнозом погоды закончились новости, и началась юмористическая передача, в дом вернулась бабушка. Бормоча что-то сердитое, она выключила грохочущее хохотом радио, села у окна и стала раскладывать карты.

Родных детей у Варвары Степановны не было — Бог не дал, хоть и случилось у неё в жизни два мужа: первый — Гриша, второй — Иван Сергеевич. За Гришу — гармониста и шофёра — она вышла девкой. С Иваном Сергеевичем — агрономом пенсионером из райцентра — сошлась почти уже старухой.

Оба раза семейная жизнь не сложилась: через год после свадьбы Гришу зарезали на городском рынке, куда он возил совхозную картошку, а Иван Сергеевич не прожил после регистрации и двух лет — поехал на велосипеде в райцентр к родне и попал под машину.

Падчерицу свою Варвара Степановна увидела только на похоронах. Дочь Ивана Сергеевича была в чёрном и нарядном, заплаканные глаза её были густо подведены тушью, а крашенные рыжие волосы выбивались из-под чёрной косынки, словно языки пламени.

На поминках они сели рядом, познакомились и разговорились. Падчерицу звали Надей, был у неё муж Леонид и сын Вова. Жили они в городе за триста километров от Минчакова, была у них трёхкомнатная квартира, импортная машина, денежная работа и тяжёлая болезнь ребёнка.

У Нади с собой оказалось несколько фотографий, и она показала их Варваре Степановне.

Одну из карточек Варвара Степановна разглядывала особенно долго.

Очень уж ей понравился белобрысый улыбчивый внучок.

Было в нём что-то от Ивана Сергеевича. И, как ни странно, от Гриши-гармониста тоже.

Вскоре пришли чужаки. Бабушка, видно, ждала их — не зря посматривала в окно, да прислушивалась к чему-то. А как увидела на тропе двух широко шагающих мужчин, сразу поднялась, смешала карты, крикнула внуку:

— Полезай на полати, спрячься под одёжей и носу не показывай, пока не скажу! Плохие люди, Вовушка, к нам!..

Деревянный настил меж печью и стеной был заставлен пустыми корзинами, завален старыми валенками и тряпьём. Вовка уже не раз хоронился там, пугая бабушку своим исчезновением — а вот поди-ка ты, оказывается, она знает его тайное укрытие!

Застонало под тяжёлыми ногами крыльцо.

— Забрался?

— Да.

— И молчок, Вовушка! Что бы тут не делалось! Нет тебя дома!..

Хлопнула дверь. Протопали через комнату ноги.

— Одна живёшь? — спросил голос, пахнущий табаком и перегаром.

— Одна, — согласилась бабушка.

— А вроде бы это твой внук рыбу ловил.

— Мой.

— Чего ж заливаешь, что одна?

— Так он не живёт. Он гостит.

— Не вернулся ещё?

— Нет.

— Смотри, бабка! У меня вся жопа в шрамах, я свист за километр чую.

— Говорю — нет его пока.

— Ну, на нет и суда нет… Слышь, кукольник, раздолбай ей ящик с хипишем.

Раздался звук удара, звякнули стёкла, что-то хрустнуло, упало, рассыпалось. Вовка съёжился.

— Телевизор где? — спросил сиплый голос.

— Нет у меня телевизора.

— Велосипед есть?

— Нет.

— Кукольник, пробеги-ка кругом…

Некоторое время никто ничего не говорил, только постанывали половицы, гремели подошвами сапоги, скрипели дверцы шкафов, что-то опрокидывалось, падало. Потом на пару секунд установилась такая тишина, что у Вовки заложило уши.

— Ладно, — сказал сиплый голос. — Живи пока.

Хлопнули ладоши о колени, скрипнул стул. Вовка, закусив губу, слушал, как уходят из дома чужаки и боялся