Забыв обо всём, он потянул добычу к себе, не рискуя поднимать её из воды — у карася губа тонкая, лопнет — только его и видели. Упал на колени, схватился за леску руками, откинул назад удочку, наклонился к воде — вот он, толстый бок, золотая чешуя! Он не сразу, но подцепил пальцами карася за жабры, выволок его из воды, подхватил левой рукой под брюхо, сжал так, что карась крякнул, и понёс на берег, дивясь улову, не веря удаче, задыхаясь от счастья.

Что ему теперь было до каких-то мужиков!

Минчаково спряталось в самой глуши Алевтеевского района, среди болот и лесов. Единственная дорога связывала деревню с райцентром и со всем миром. В межсезонье она раскисала так, что пройти по ней мог лишь гусеничный трактор. Но тракторов у селян не было, и потому провизией приходилось запасаться загодя — на месяц-два вперёд.

В этой-то дороге, кроме местных жителей никому не нужной, и видели селяне причину всех своих главных бед. Будь тут асфальт, да ходи автобус до райцентра — разве разъехалась бы молодёжь? Была б нормальная дорога, и работа бы нашлась — вокруг торф, есть карьер гравийный старый, пилорама когда-то была, птичник, телятник. А теперь что?

Но с другой стороны поглядеть — в Брушково дорога есть, а беды там те же. Два с половиной дома жилых остались — в двух старики живут, в один на лето дачники приезжают. В Минчаково дачники тоже, бывает, наезжают, и людей побольше — десять дворов, семь бабок, четыре деда, да ещё Дима слабоумный — ему давно за сорок, а он всё как ребёнок, то кузнечиков ловит, то сухую траву на полянах палит, то над лягушками измывается — не со зла, а от любопытства.

Так может и не в дорогах дело-то?..

Вернулся Вовка к обеду. Бабушка Варвара Степановна сидела за столом, раскладывала карты. Увидев внука, дёрнула головой — не мешай, мол, не до тебя сейчас. Что-то нехорошее видела она в картах, Вовка это сразу понял, спрашивать ничего не стал, скользнул в тёмный угол, где висела одежда, по широким ступенькам лестницы забрался на печку.

Кирпичи ещё хранили тепло. Утром бабушка пекла на углях блины — кинула в печь перехваченную проволокой вязанку хвороста, положила рядом два берёзовых полена, позвала внука, чтоб он огонь разжёг, — знала, что любит Вовка спичками чиркать и смотреть, как с треском завиваются локоны бересты, как обгорают тонкие прутики, рассыпаются золой.

Блины пекли час, а тепло полдня держится…

Печка Вовке нравилась. Была она как крепость посреди дома: заберёшься на неё, тяжёлую лестницу за собой втянешь — попробуй теперь достань! И видно всё из-под потолка-то, и на кухонку можно глянуть, и в комнату, и в закуток, где одежда висит, на шкаф и на пыльную полку с иконами — что где творится…

От кого Вовка прятался на печке, он и сам не знал. Просто спокойней ему там было. Иной раз уйдёт бабушка куда-то, оставит его одного, и сразу жутко становится. Изба тихая делается, словно мёртвая, и потревожить её страшно, как настоящего покойника. Лежишь, вслушиваешься напряжённо — и начинаешь слышать разное: то половицы сами собой скрипнут, то в печке что-то зашуршит, то по потолку словно пробежит кто-то, то под полом звякнет. Включить бы телевизор на полную громкость, но нет у бабушки телевизора. Радио висит хриплое, но с печки до него не дотянешься, а слезать боязно. Не выдержит порой Вовка, соскочит с печи, метнётся через комнату, взлетит на табурет, повернёт круглую ручку — и сразу назад: сердце словно оторвалось и колотится о рёбра, душа в пятках, крик зубами зажат, голос диктора следом летит…

Застучали по крыльцу ноги, скрипнула входная дверь — кто-то шёл в дом, и бабушка, оставив карты, поднялась навстречу гостям. Вовка, стесняясь чужих людей, задёрнул занавеску, взял книжку, повернулся на бок.

— Можно ли, хозяйка?! — крикнули с порога.

— Чего спрашиваешь? — сердито отозвалась бабушка. — Заходите…

Гостей было много — Вовка не глядя, чувствовал их присутствие, — но с бабушкой разговаривал лишь один человек:

— У Анны они остановились.

— Сколько их?

— Пятеро. Велели сейчас же собраться всем и приходить к избе.

— Зачем, сказали?

— Нет. У них там, кажется, один главный. Он и командует. Остальные на улице сидят, смотрят… Что скажешь, Варвара Степановна?

— А ничего не скажу.

— А карты твои что говорят?

— Давно ли ты стал к моим картам прислушиваться?

— Да как нужда появилась, так и стал.

— В картах хорошего нет, — сухо сказала бабушка. — Ну да это ещё ничего не говорит.

Вовка догадался, что речь идёт о тех людях, что вышли из зарослей болиголова, и тут же потерял к разговору интерес. Подумаешь, пришли незнакомые мужики за помощью в деревню — застряла у них машина. Может, охотники; может лесники какие или геологи.

Читать Вовка любил, особенно в непогоду, когда ветер в трубе задувал, и дождь шуршал по крыше. Беда лишь, что книг у бабушки было немного — все с синими штампами давно разорённой школьной библиотеки.

— Раз велят идти — пойдём, — громко сказала бабушка. И добавила: — Но Вовку я не пущу.

— Это правильно, — согласился с ней мужской голос, и Вовка только сейчас понял, кто это говорит — дед Семён, которого бабушка за глаза всегда почему-то называла Колуном. — Я и Диму-дурачка брать не велел. Мало ли что…

Когда гости ушли, бабушка кликнула внука. Вовка отдёрнул занавеску, выглянул:

— Да, ба?

— Ты, герой, наловил ли чего сегодня?

— Ага… — Вовка сел, свесив ноги с печки, уперевшись затылком в потолочную балку. — Вот такого! — Он рубанул себя ладонью по предплечью, как это делали настоящие рыбаки, что