Шрифт:
Закладка:
Невзирая на трудности, большинство русских покинуло берега Босфора, унося с собой светлые воспоминания. В 1924 году частная стамбульская типография выпустила эмигрантскую книгу «Спасибо». В преамбуле говорилось: «Спасибо, Стамбул! Ты раскрыл нам свои объятья, дал нам пристанище, работу, ты спас нам жизнь! Мы никогда не забудем тебя, красавец-город!»
До Второй мировой войны кемалистскую Турцию и советскую Россию связывали довольно тесные отношения. На площади Таксим им в прямом смысле поставлен памятник – монумент «Республика», символ новой Турции. Памятник, созданный итальянским скульптором Пьетро Каноникой, был торжественно открыт в августе 1928 года. В центре монумента – скульптурная группа, изображающая Ататюрка в окружении ближайших соратников. Слева от Мустафы Кемаля стоят фигуры Климента Ворошилова и Михаила Фрунзе – Каноника изваял их по указанию Гази в знак благодарности за политическую, военную и финансовую помощь, оказанную в 1920-е годы молодой Турецкой Республике молодой Советской Республикой.
Впрочем, у руководства СССР были свои планы насчет Стамбула и проливов. Помня о печальном опыте 1914–1918 годов, Турция сохранила нейтралитет во Второй мировой войне – однако до берегов Босфора доносился грохот европейских сражений. На минаретах Айя-Софии были установлены немецкие пулеметы MG 08. Школьников учили надевать противогазы. В сентябре 1944 года Красная Армия вышла к южной границе Болгарии и оказалась в одном броске от Стамбула. Маршал бронетанковых войск Павел Ротмистров предложил взять город, но Сталин отказался – он хотел дипломатическим путем добиться от участников антигитлеровской коалиции включения в состав СССР исторических армянских земель вокруг Арарата и создания советских военных баз на Босфоре и Дарданеллах. Этот вопрос обсуждался на Потсдамской конференции (1945), но США и Великобритания высказались против плана Сталина. Спустя 30 лет Ротмистров сокрушался: «Проморгали Константинополь, проморгали!»
Советская Россия не испытывала к Стамбулу такого интереса, как царская. В известной песне «Летят перелетные птицы» (1948) есть слова: «Не нужен мне берег турецкий». Песню написали композитор Матвей Блантер и поэт Михаил Исаковский – для ее понимания надо знать, что в мае 1948 года было провозглашено Государство Израиль. Миллионы советских евреев задумались о репатриации. В сентябре в Москву прибыла Голда Меир, назначенная послом Израиля в СССР. Во время посещения ею синагоги в Китай-городе собралась толпа, скандировавшая: «Ам Исраэль хай!» («Народ Израиля жив!») Неудивительно, что в 1948 году в СССР началась «борьба с космополитизмом».
Под «перелетными птицами» в песне Блантера и Исаковского подразумевались евреи-«невозвращенцы». Они улетают в «жаркие страны», лежащие между «берегом турецким» и «Африкой». Улетают искать «ушедшее лето» – хорошую жизнь. Улетают через крупные транспортные хабы, в первую очередь – Стамбул. Конечно, не все покидают «родную навеки страну» – многие остаются. Им не нужны «солнце чужое» и «чужая земля», и они готовы сделать для родины всё – даже утонуть в болотах и замерзнуть на льду, как поется в песне.
Эмигранты из России оставили неизгладимый след в истории Стамбула. Потомки белогвардейцев до сих пор живут в Аксарае, Лалели, Каракёе. Русская община группируется вокруг трех православных церквей – Святого Пантелеймона, Андрея Первозванного и Пророка Ильи. Они находятся в одном квартале Каракёя, на последних этажах соседних домов. Сами дома были возведены в XIX веке для православных паломников – уже тогда их маленькие зеленые купола незаметно возвышались над городом, а золотые кресты напоминали о тех далеких временах, когда Стамбул назывался Константинополем.
Люди, которые молились в этих церквях в позапрошлом веке, давно умерли. Многие из них похоронены на греческом кладбище в Шишли. На многих надгробиях (даже тех, кто упокоился во второй половине XX века) надписи выполнены в дореволюционной русской орфографии.
За оградой некрополя шумит Стамбул. Вы услышите русскую речь возле Галатской башни и на улице Истикляль, в Айя-Софии и Топкапы. Впрочем, настоящий Стамбул – отнюдь не в туристическом центре, а в гуще народной жизни: в трущобах и на базарах, в питейных заведениях и маленьких мечетях, в старых хаммамах и кофейнях на берегу Босфора. Стамбул торгует и молится, шарит по карманам и чистит ботинки, печет хлеб и заваривает чай, горит – но всегда восстает из пепла. Великие города, вечные города можно пересчитать по пальцам – и Стамбул является одним из них. Он прекрасен – но у него, как у луны, есть обратная сторона, о которой вам не расскажут в турагентстве.
А я расскажу.
Глава 12
Страхи бесстрашных
Беда не скажет: «Я иду».
Османская пословица
Британский философ Арнольд Тойнби утверждал, что цивилизации существуют, пока могут отвечать на вызовы истории. Они проходят те же стадии жизненного пути, что и человек: зачатие, рождение, взросление, расцвет, старение и смерть. Аналогичное можно сказать и о великих городах, включая Стамбул. Подобно прекрасному цветку, он неоднократно увядал – но, противореча теории Тойнби, не погиб и не исчез с лица земли.
Гамсун назвал Стамбул «средоточием культуры». Уже римляне возводили тут храмы, театры и дворцы. Впоследствии в город привозили сокровища из Египта, Италии и Греции, захваченные в ходе победоносных войн. На берега Босфора переселялись художники и ученые со всего Ближнего Востока. Византийская – а затем и османская – столица славилась библиотеками, мечетями, фонтанами и базарами. Караваны непрерывно доставляли в Стамбул всё новые драгоценности – доказательство османского могущества.
Стамбул погружал изумленных путешественников в волшебную атмосферу сказок «Тысячи и одной ночи». Европейцы и американцы не переставали удивляться поэтичности великого города – он представлялся им воплощением Востока. Гамсун с упоением вспоминал носильщиков с громадными тюками, женщин под вуалью, бедуинов с кинжалами за поясом, завывающих дервишей, настырных нищих, ревущих ослов и верблюдов, нагруженных индийскими благовониями. «Арабская ночь!» – думал очарованный Гамсун.
Однако времена могущества и процветания имеют обыкновение заканчиваться. Проиграв Первую мировую войну, Османская империя погибла, и страны Антанты поделили город на оккупационные зоны. Глобальные сценарии репетируются на локальных площадках: за 10 лет до Третьего рейха столицу Порты постигла участь Берлина 1945 года. Галату и территории к северу от нее контролировали британцы, азиатскую часть Стамбула – итальянцы, районы южнее Золотого Рога – французы. В зону французской оккупации попал мыс Сарайбурну и исторический центр города, включая Айя-Софию; правительство Третьей Республики планировало преобразовать ее обратно в христианский собор (но не в православный, а в католический). Османы получили все, что спустя четверть века получат немцы: демилитаризацию, громкие политические процессы, смертные казни, крушение идеалов и ценностей. На скамье подсудимых оказались десятки государственных деятелей. Турецкий военный трибунал (1919–1920) стал прообразом Нюрнбергского процесса. Именно тогда в Стамбуле поселилась знаменитая хюзюн – печаль по минувшим дням счастья и величия. Бунин, прибывший в османскую столицу в 1920 году и ощутивший царящие там тоску и отчаяние, писал:
И прах веков упал на прах святынь.
На славный город, ныне полудикий.
И вой собак звучит тоской пустынь
Под византийской ветхой базиликой.
И пуст Сераль, и смолк его фонтан,
И высохли столетние деревья…
Стамбул, Стамбул! Последний мертвый стан
Последнего великого кочевья!
Несмотря на, казалось бы, понятное значение слова «хюзюн» (тур. hüzün – печаль), дать ему определение отнюдь не просто. По мнению Памука, печаль Стамбула – это и настроение его музыки, и главное понятие его поэзии, и определенный взгляд на жизнь, и состояние души, и некая субстанция, без которой Стамбул не был бы Стамбулом. Если обычная грусть, присущая отдельному человеку, на время удаляет его из социума, то стамбульская печаль, напротив, объединяет горожан. Хюзюн настолько глубоко проникла в атмосферу и культуру Стамбула, что муж моей знакомой, турок, предложил назвать эту книгу «Уставший город» («Yorgun şehir»).
Английский мыслитель XVII века Роберт Бертон утверждает, что меланхолия заключается либо в расположении духа, либо в привычке. С точки зрения норвежского философа Арне Юхана Ветлесена, человек
