Шрифт:
Закладка:
Вольтер умудрился вместить в небольшие рамки истории приключений и любви красноречивую сатиру на теодицею Лейбница, оптимизм Папы, религиозные злоупотребления, монашеские похождения, сословные предрассудки, политическую коррупцию, юридическое сутяжничество, судебную продажность, варварство уголовного кодекса, несправедливость рабства и разрушительность войны; «Кандид» был написан, когда Семилетняя война тянулась туда-сюда, побеждая, опустошая и убивая. Флобер назвал шедевр Вольтера «резюме всех своих произведений», то есть кратким изложением всех его работ.36 Этому произведению присущ недостаток большинства сатир — абсурдное преувеличение; но Вольтер прекрасно понимал, что мало кто сталкивается с таким горьким сочетанием катастроф, как Кандид. Он также должен был знать, что, хотя хорошо возделывать свой сад, хорошо выполнять свою индивидуальную и непосредственную задачу, хорошо также иметь более широкие интересы, чем свое поле. Он хорошо возделывал свой сад в Ферни, но он кричал на всю Европу против казни Каласа.
V. СОВЕСТЬ ЕВРОПЫ
Жан Калас был одним из небольшой группы гугенотов — протестантов-кальвинистов, оставшихся в Тулузе после столетия преследований, конфискации имущества и принудительного обращения в католичество. Закон Франции не только не допускал протестантов к государственным должностям, но и объявлял их не имеющими права быть адвокатами, врачами, аптекарями, акушерками, книготорговцами, ювелирами или бакалейщиками. Если они не были крещены, то не имели никаких гражданских прав. Если они не были обвенчаны католическим священником, то считалось, что они живут в браке, а их дети считались незаконнорожденными.37 Протестантские богослужения были запрещены; мужчин, обнаруженных на таких службах, пожизненно отправляли на галеры, женщин приговаривали к пожизненному заключению, а священнослужителя предавали смерти. Эти законы не соблюдались строго в Париже и его окрестностях; строгость их исполнения варьировалась в зависимости от расстояния от столицы.
Южная Франция была особенно сильна в своей религиозной ненависти; там борьба между католиками и гугенотами была наиболее беспощадной; каждая из сторон совершала зверства, которые до сих пор хранятся в памяти. В Тулузе в 1562 году победившие католики убили три тысячи гугенотов, а Тулузский парламент приговорил к пыткам и смерти еще двести человек.38 Каждый год католики Тулузы отмечали эту резню благодарственными церемониями и религиозным шествием. Гильдии ремесленников, различные сословия дворян и духовенства, «компании» белых кающихся, черных кающихся и серых кающихся торжественно шествовали по городу, неся удивительные реликвии — череп первого епископа Тулузы, кусок платья Богородицы и кости детей, убитых во время легендарной «резни невинных» Ирода. К несчастью для Каласа, наступающий год был двухсотлетней годовщиной событий 1562 года.
Тулузский парламент, который был столь же влиятелен в Лангедоке, как парижский в центральной Франции, теперь был преимущественно янсенистским, то есть католическим, с сильным вкраплением кальвинистской строгости и мрачности. Он не упускал случая проявить себя более жестким католиком, чем иезуиты. 2 марта 1761 года она приговорила к смерти гугенотского пастора Рошетта за проведение протестантских богослужений и вынесла смертный приговор трем «господам графа де Фуа», которые пытались освободить Рошетта от жандармов.39 22 марта он приказал пытать и казнить гугенотского лавочника по обвинению в том, что тот убил своего сына, предложившего перейти в католичество.
Справедливости ради следует отметить, что «Институты христианской религии» Кальвина дают некоторые основания для их убеждения в том, что кальвинисты считали допустимым для отца убить непослушного ребенка. Во времена, когда закон был еще слаб, а семья была главным — почти единственным — источником дисциплины, многие общества наделяли отца правом жизни и смерти над своими детьми. Возможно, что-то из этого патриархального кодекса было в голове Кальвина, когда он писал: «Господь повелевает предавать смерти всех, кто непослушен своим родителям».40 Кальвин ссылался на Второзаконие xxi, 17–21 и Матфея xv, 4–6; однако эти отрывки лишь позволяют родителям обвинить своего сына перед «старейшинами города», которые затем могут приговорить его к смерти; несомненно, именно это имел в виду Кальвин. Но взволнованные католики южной Франции подозревали, что родители гугенотов, не имея возможности обратиться к «старейшинам города», возьмут этот старый закон в свои руки.
Именно на этом мрачном фоне мы должны рассматривать дело Жана Каласа.
Он был торговцем бельем и держал магазин на главной улице Тулузы, где прожил сорок лет. У него и его жены было четверо сыновей и две дочери. В течение тридцати лет они держали католичку Жанну Виньер в качестве гувернантки для своих детей, даже после того, как она обратила одного сына, Луи, в католичество. Луи теперь жил подмастерьем на другой улице и регулярно получал от отца пособие. Донат, младший сын, был отдан в подмастерья в Ниме. Двое других сыновей, Пьер и Марк-Антуан, жили с родителями. Марк Антуан, самый старший, изучал право, но когда он собрался практиковать, то обнаружил, что эта профессия закрыта для всех, кроме католиков. Он попытался скрыть свое протестантство и получить свидетельство о католицизме; его обман раскрылся, и он оказался перед выбором: отказаться от протестантства или пустить годы обучения юриспруденции на ветер. Он погрузился в задумчивость, азартные игры и выпивку. Ему нравилось декламировать солилоквию Гамлета о самоубийстве.41
13 октября 1761 года семья Калас собралась в своей комнате над магазином. Жобер Лавайс, друг Марка Антуана, только что приехал из Бордо; он принял приглашение отца остаться на ужин. После трапезы Марк-Антуан спустился в магазин. Удивляясь, почему он не возвращается, Пьер и Лавайс спустились вниз и обнаружили его висящим на перекладине, которую он установил между двумя дверными косяками. Они спустили его вниз, позвали отца и послали за доктором. Они попытались привести его в чувство, но врач констатировал смерть.
В этот момент отец совершил трагическую ошибку. Он знал, что по действовавшему тогда закону самоубийцу должны были провести голым по улицам, закидать грязью и камнями, а затем повесить; при этом все его имущество должно было быть конфисковано в пользу государства. Отец умолял и убеждал родных сообщить о случившемся как о естественной смерти.42 Тем временем крики Пьера и