на 8–9 августа 1765 года было изуродовано деревянное распятие на Пон-Нёф через Сомму, а распятие на кладбище Святой Катерины было измазано в грязи. Когда эти осквернения были обнаружены, духовенство и жители города пришли в ужас. Епископ Амьенский прибыл в Аббевиль и, босой, возглавил процессию, за которой последовали почти все жители, умоляя Бога о прощении. Во всех церквях был зачитан монумент, предписывающий суровые наказания для всех, кто мог пролить свет на эту тайну и не явился. Магистрат Дюваль заслушал семьдесят семь свидетелей. Некоторые из них рассказали, что заметили, как трое молодых людей прошли мимо процессии на Корпус Кристи, не преклонив колена и не сняв шляпы. Другие утверждали, что группа молодых людей в Аббевиле, в том числе сын Дюваля, занималась бурлескной инсценировкой религиозных церемоний и распевала развратные песни.60 26 августа были выданы ордера на арест Гайяра д'Эталлонда, шевалье Жана Франсуа Лефевра де Ла Барра и семнадцатилетнего юноши, известного истории только под именем Муанель. Д'Эталлонд бежал в Пруссию, а Муанель и Ла Барр были арестованы. Муанель добился частичного помилования, признавшись, что он и другие виновны в инкриминируемых им деяниях. Он обвинил Ла Барра в том, что тот плевал на изображения святых, пел непристойную литанию под названием «Мадлен», одолжил ему философский словарь и «Послание к Урании» Вольтера; он также утверждал, что видел, как д'Эталлонде ударил распятие на мосту и запятнал крест на кладбище.

Ла Барр был внуком обедневшего генерала. Он признался в том, что был еретиком. Свидетель сообщил, что Ла Барр, когда его спросили, почему он не снял шляпу перед процессией Корпуса Кристи, ответил, что «считает Святыню куском воска» и не может понять, почему кто-то должен поклоняться Богу из теста. Ла Барр признал, что мог сказать что-то подобное; по его словам, он слышал, как другие молодые люди выражали подобные чувства, и подумал, что он тоже может безвредно придерживаться их. Его библиотека была изучена; среди его книг были «Словарь» Вольтера, «De l'Esprit» Гельвеция и другие тома, сатирически описывающие религию. Сначала он отрицал свою осведомленность об осквернениях д'Эталонда, но когда узнал, что Муанель раскрыл их, признался, что это правда. В окончательном обвинительном заключении Ла Барр был обвинен в том, что «произносил хулы на Бога, Святую Евхаристию, Пресвятую Деву, религию и заповеди Бога и Церкви; пел две песни, наполненные мерзкими и отвратительными богохульствами… оказывал знаки поклонения и уважения позорным книгам; осквернял крестное знамение, таинство освящения вина и благословения, используемые в церквях и среди христиан».61

28 февраля 1766 года суд Аббевиля огласил приговор. Ла Барр и д'Эталонде, если их задержат, должны были подвергнуться пыткам, чтобы выведать имена сообщников; они должны были совершить публичное покаяние перед главной церковью города; их языки должны были быть вырваны с корнем, затем они должны были быть обезглавлены, а их тела должны были быть сожжены в пепел. Философский словарь Вольтера должен был быть брошен в тот же костер. Приговор был обжалован в Парижском парламенте. Некоторые члены умоляли о смягчении приговора; советник Паскье ответил, что необходимо применить страшное наказание, чтобы остановить волну безбожия, угрожавшую всей моральной и социальной стабильности; настоящим преступником, по его мнению, был Вольтер, но поскольку источник зла был недосягаем для Парламента, вместо него должен пострадать его ученик. Два члена парламента проголосовали за смягчение приговора, пятнадцать — за его полное исполнение. 1 июля 1766 года он был приведен в исполнение, за исключением того, что язык не был вырван. Ла Барр смирился со своей участью, не выдав никого из своих друзей. Палач отрубил голову метким ударом под аплодисменты толпы.62

Вольтер был потрясен суровостью наказания; по его мнению, это было варварство, достойное испанской инквизиции в ее худшем проявлении. Епископ Анси обратился с письмом к французскому двору, требуя применить к Вольтеру все меры наказания, предусмотренные в «Отмене Нантского эдикта». «Этот негодяй епископ, — писал Вольтер д'Алемберу, — все еще клянется… что сожжет меня на этом свете или на том…. Чтобы избежать сожжения, я кладу запас святой воды».63 Опасаясь, что его могут вызвать в Дижонский парламент, он воспользовался возможностью попробовать лечебные воды в Ролле в Швейцарии. Затем он вернулся в Ферни и возобновил свои усилия для Сирвена.

Теперь он предложил д'Алемберу и Дидро вместе с ними и другими философами покинуть бедствующую Францию и поселиться в Клеве под защитой Фридриха Великого. Ни они, ни Фредерик не пришли в восторг от этого плана. Фредерик согласился с тем, что наказание Ла Барра было крайним; со своей стороны он предпочел бы приговорить юношу к прочтению всей «Суммы теологии» Фомы Аквинского; это, по его мнению, было бы участью худшей, чем смерть. Далее Фредерик дал Вольтеру несколько советов:

Сцена, произошедшая в Аббевиле, трагична, но разве не было какой-то вины в тех, кто был наказан? Должны ли мы напрямую атаковать предрассудки, которые время освятило в сознании народов? И если мы хотим наслаждаться свободой мысли, должны ли мы оскорблять устоявшиеся убеждения? Человек, который не желает устраивать беспорядки, редко подвергается преследованиям. Вспомните высказывание Фонтенеля: «Если бы моя рука была полна истин, я бы не раз подумал, прежде чем открыть ее».64

Что касается предложенной колонии философов в Клеве, то Фредерик предложил им защиту, но при условии, что они будут соблюдать мир и уважать веру народа. Он добавил:

Средний человек не заслуживает просвещения…. Если бы философы сформировали правительство, народ через 150 лет выковал бы какое-нибудь новое суеверие и стал бы молиться маленьким идолам, или могилам, в которых были похоронены великие люди, или вызывать солнце, или совершать еще какую-нибудь подобную глупость. Суеверия — это слабость человеческого разума, которая неразрывно связана с ним; они всегда существовали и всегда будут существовать.65

Вольтер продолжал свою кампанию. Он отправил простое «Изложение смерти шевалье де Ла Барра». Он писал своим королевским друзьям, прося их ходатайствовать перед Людовиком XV о реабилитации погибшего юноши; а когда эти попытки не увенчались успехом, он отправил Людовику XVI (1775) письмо под названием «Крик невинной крови». Приговор против Ла Барра так и не был отменен, но Вольтер получил удовлетворение от того, что Тюрго пересмотрел уголовный кодекс, который санкционировал казнь юноши за преступления, которые, казалось, заслуживали чего-то меньшего, чем обезглавливание. С удивительной для его возраста энергией Вольтер до конца жизни продолжал вести