Шрифт:
Закладка:
— Вот, — как бы подводя итог, с удовольствием протянул следователь, — видите! Убитая для вас крыса. А ведь вы знаете, про покойников говорят хорошо или ничего. А вы сдержаться не можете, импульсивный характер.
— Получается, что я, руководствуясь своим «импульсивным характером», заранее начинила конфеты ядом, при всех принесла, при всех устроила скандал. Вы на меня хотите все свалить? И не думаете даже, что это убийство связано с другим? С убийством Федотовой?
— Почему не думаем? Очень даже думаем. Тем более что есть один человечек, объединяющий эти два дела, — опять же с удовольствием протянул Алексеев. — И этот человек — вы, госпожа Кречетова.
Наташа в бессилии откинулась на стуле. Накатилась апатия, все ее аргументы следователю не годились. Нет, она, конечно, не думала, что ее задержат, но кто его знает. Вчера на допрос тягали Регину Зубову. Та пришла в совершенно разобранном состоянии и целый день не могла работать. Правда, косметолог — чересчур чувствительная особа, но все равно эти допросы кого угодно выбьют из колеи. Сегодня она сама после целой серии несправедливых подозрений чувствовала себя опустошенной. Наконец Алексеев, тяжело вздохнув, протянул ей подписанную повестку.
Наташа вышла в коридор и обессиленно сползла спиной по стене.
Вдруг дверь кабинета решительно распахнулась, ударилась ручкой о стену, отрекошетила и почти закрылась снова. Если бы не коричневый ботинок в белых соляных разводах. Он влез в дверную щель, уперся носком в потрескавшийся дермантин, поднажал на него, и в расширившемся проеме показался Алексеев с папками в руках.
Он опустил глаза, с удивлением посмотрел на сидящую на корточках Наташу и вдруг растекся патокой:
— Вам плохо, Наталья Станиславовна? Что же вы так близко к сердцу простой разговор принимаете? Как будто виноваты, в самом-то деле! Может, водички? Или скорую вызвать?
Наташа ничего не ответила, медленно поднялась и побрела из здания. Зимний день, пока она была в полиции, окончательно умер. И ему на смену пришли мутные сумерки.
Загудела и сверкнула фарами машина.
— Господи, Сережа! Какое счастье, что ты приехал. А то у меня никаких сил нет, — сказала Наташа, забираясь в машину мужа. В салоне было тепло и безопасно. — Когда только это следствие закончится!
— У нас некоторые расследования годами длятся, так что спокойней к этому относись. Как к неприятной неизбежности. Ну, в самом деле, ты же ни в чем не виновата. И в полиции не дураки работают, разберутся.
Наташе хотелось жалеть себя и плакать. Ничего, сейчас приедет домой, свернется калачиком и будет смотреть какой-нибудь сериал, снятый по романам гениальной, совершенно гениальной Устиновой.
Зазвонил телефон.
— Натусик, привет. Как ты? Что Алексеев? — спросила Веселовская. — Витька едет в Питер, Ольге Павловне очень плохо, — сказала она после того, как Наташа вкратце рассказала о допросе.
— Да ты что, не может быть. А что с ней? Ты же совсем недавно с ней разговаривала, все было в порядке, — испугалась Кречетова.
— Витя говорит, сердце прихватило. Все-таки возраст…
— Ой, возраст, можно подумать! Помнишь анекдот, о котором она говорила, что про нее? «Бабушка, а сколько тебе лет?» — «Сто пятьдесят восемь». — «Как так? Ты и пьешь, и куришь!» — «Конечно! Иначе я никогда не сдохну».
Аня невесело усмехнулась.
— А жена Виктора тоже поедет в Питер? — поинтересовалась Наташа.
— А чего ей ехать? Она что, ухаживать за больной будет?!
Ольга Павловна Ершова, тетушка Виктора, была удивительным человеком. Блокадница, во время войны потеряла всю семью, в сорок восьмом была осуждена, в пятьдесят третьем реабилитирована, осталась убежденной коммунисткой.
В начале девяностых бывший супруг Ершовой эмигрировал в Швецию. Там, всем на удивление, его дела пошли настолько хорошо, что за несколько лет ему удалось сколотить очень приличный капитал. За кордоном он не женился и постоянно звал свою экс-супругу к себе. Но Ольга Павловна, как она говорила, родиной не торгует. И к наследству, которое досталось ей после смерти бывшего мужа, так и не притронулась. Просто «железный Феликс» какой-то!
Она никогда не болела, не признавала лекарств, курила «Беломорканал», за обедом всегда выпивала рюмку водки, любила крепкое словцо и соленый анекдот. Новую жену своего любимого племянника Ольга Павловна так и не приняла, продолжая общаться с Аней так, как если бы они по-прежнему состояли в браке.
И, казалось, будет жить вечно. А тут занемогла… Чудеса…
Глава 23
Следующим вечером подруги снова сидели в «Поэтике» и пытались разобраться с третьим конвертом. На сей раз речь шла о Евгении Ивановиче Ралдугине.
— Я ничего не понимаю, что нам смотреть? Вот эти вырезки или фотокопии? И в каком порядке? — разнервничалась Анна.
— Давай попробуем разложить все по датам. Сначала по годам, — предложила Наталья, и подружки взялись за дело.
Первые документы касались конца прошлого века. Вторые относились к 2006 году. Следующий пласт затрагивал 2010 год, и в последних бумагах речь шла о прошлом годе.
— Ну вот, пожалуйста, конец девяностых, приватизация общестроительного треста, — заговорила Аня. — Лакомый кусочек этот трест. Насколько я поняла, он состоял из нескольких стройуправлений. На некоторые из них были перекинуты активы, вот их-то и «прихватизировал» господин Ралдугин. А остальные, которые убыточные, были брошены. Пусть ими государство занимается! — возмутилась Аня, и подруги снова замолчали, поглощенные своим занятием.
За окном снова повалил снег, такой, какой обычно бывает в конце осени: то робкий и пушистый, то крупный и уверенный в себе, но все равно временный. Как и все на Земле.
Наташа смотрела в окно, внезапно на душе у нее стало щемяще-тоскливо, и впервые она подумала о Верховой с печалью.
«Не завидуй тому, кто силен и богат,
За рассветом всегда наступает закат.
С этой жизнью короткою, равною вдоху,
Обращайся как с данной тебе напрокат»,
— тихонько продекламировала она Омара Хайяма[1].
— Это точно, все мы
