Шрифт:
Закладка:
— Но, постойте, — от растерянности и слабости Мимулус с трудом мог возражать, да и вообще с трудом верил услышанному. — Я уроженец Росендаля, я свободный житель Истинных Миров! Если уж вы решили ограничить мои передвижения, то мне положено быть пленником или заложником, к которому относятся с уважением и соблюдают его права. Но вы не можете приравнять меня к лесным гоблинам и сделать прислужником!
— Еще как могу! — торжествующе вскричал Заразиха и от удовольствия сладко сощурился. — Меня не обманешь — ты лишился лицензии, уж не знаю, за какие заслуги. Иначе с чего бы тебе бродить по нашему лесу, урча пустым животом? Маги Росендаля лишний раз ногой на землю не ступят, к их услугам почтовая служба и прочие магические извозчики. А ты похож на голодного бродягу. Никак тебя прогнали из Росендаля за какой-то проступок и лишили прежних званий! Так тебе и надо! Теперь ты ничем не лучше и не хуже любого из моих парней. И я найду тебе славную должность в Ирисовой Горечи! В подземельях, как я погляжу, ты долго не протянешь. Ну что ж, будешь смотрителем при придворных птицах Его Цветочества!
— Каких еще птицах? — едва не закричал чародей, в ужасе глядя на гоблина.
— Верные сороки принца Ноа, — отвечал невозмутимо Заразиха, не скрывая, как по душе ему отчаяние Мимулуса. — Сплетня и Небылица! Раньше они собирали для него все окрестные слухи и были любимицами наследника. Его Цветочество любил поразвлечься, вызнавая чужие тайны и поднимая на смех тех, кто не сумел уберечься от его сорок-проныр. Но здесь, в глуши, им нечем заняться. Сначала они вспоминали былое, потом принялись враждовать и доносить друг на друга, раз уж больше доносить не на кого. Принцу наскучили их ссоры и трескотня. С тех пор птичий двор в немилости, и никто из моих подручных не желает им служить — уж больно зловредны эти сплетницы! Посмотрим, как быстро они заклюют тебя, чародей. Готовься вспоминать все веселые росендальские истории, которые знаешь, и чем непристойнее они будут — тем лучше для тебя. Единственное, что спасет от гнева Сплетни и Небылицы — это болтовня, которая придется им по нраву.
— Да я же ничего не смыслю в пусторечии! — мэтр Абревиль хотел было вскочить на ноги, чтобы не смотреть на злорадствующего гоблина снизу вверх, но пошатнулся и уселся обратно на пол. — Я чародей-правовед! И изучал законы, писал научные работы, а не тратил время на обсуждение чужого беспутства!.. Чтобы росендальский бакалавр магического правоведения служил птичником в логове лесных гоблинов — где это слыхано?!
Но гоблин только со смеху покатывался, видя возмущение чародея, и повторял: «Вот же славно я придумал!».
— Немедленно освободите меня и мою невесту! — воскликнул несчастный мэтр Абревиль, окончательно возненавидев господина Заразиху.
— А вот об этом забудь! — рявкнул домоправитель, сразу прекратив ухмыляться. — Девица станет придворной дамой Его Цветочества! Какая она тебе невеста, птичник?!
Мэтр Абревиль, поняв, что худшие его предположения оправдываются, обреченно стих, и вскоре, продолжая мысленно поражаться глубине своего падения, оказался в той самой гостиной, где в последний раз виделся с Джуп. Господин Заразиха дал ему грубые деревянные башмаки взамен раскисших дорожных ботинок, отобрал сюртук и жилет, с хохотом швырнув волшебнику гоблинскую безрукавку совершенно варварского вида — грубо сшитую из лоскутов меха и кожи. Сороки встретили своего нового прислужника сонной трескотней, а мелкое пронырливое создание, копошившееся у камина — наверняка то был кобольд или хобгоблин — безо всякой вежливости подало Мимулусу кусок хлеба, испачканный в золе. Затем оно злобно фыркнуло, когда порядочно раздраженный происходящим волшебник потребовал чаю, и проворчало, что не прислуживает сорочьим шутам. Вся Ирисова Горечь знала о затее Заразихи и потешалась над тем, что росендальский маг угодил в птичье рабство.
Тут, к несчастью мэтра Абревиля, одна из сорок — великолепная жирная птица, черные перья которой отливали изумрудной зеленью, — окончательно проснулась и заверещала: «Слуга! Слуга! Ты слышала, Небылица? У нас теперь есть свой собственный человек, с которым мы можем делать все, что нам заблагорассудится! До чего же он невзрачный!». Вторая сорока, оперение которой на свету блестело темно-синим атласом, визгливо расхохоталась в ответ, расправила крылья и пребольно клюнула Мимулуса в макушку, пролетев над самой его головой.
— Доброе утро, сестрица Сплетня! — прокричала она на лету. — Наконец-то что-то новенькое в этом гнилом болоте!
— Уж сегодня мы не будем обсуждать, как Заразиха, возомнив себя вторым по важности после Его Цветочества, прикарманивает себе остатки богатств Ирисов!
— Уж не будем! Да и отсыревшая трясинница Живокость, которая правила в усадьбе, как хозяйка и надеялась на то, что Ирисы никогда не вернутся в свое старое гнездо, тоже прискучила! Что в ней хорошего — только и знает, что хочет выжить старого Заразиху из своих владений! Одни и те же козни, одни и те же дрязги!
— Прискучила, сестрица Небылица!
— Правда, поговаривают, что на днях госпожа Живокость нажаловалась принцу на то, что Заразиха украл серебряную ложечку с кухни!
— И оставил себе лучшую часть лесной подати — мед и янтарь!
— Присвоил себе половину жалованья слуг и грубил самой почтенной из здешних утопленниц!..
— То-то наследник гневался!..
— А затем Заразиха нашептал принцу, что сударыня Живокость дурно кормит его из-за того, что не испытывает должного почтения!
— И развела грязь на кухне!
— Раздала своим утопленницам-бездельницам лучший нектар из погребов, а скисший подает наследнику к обеду!..
У Мимулуса, который до сих пор растирал макушку — Небылица клюнула его едва ли не до крови, — в ушах зазвенело от их громкого стрекотания. А сороки не унимались, взахлеб перечисляя все обиды, которые нанесли друг другу домоправители. «Ох, да что же это — они с утра до вечера перемывают кости всем обитателям
