фонарем, поднимая его на посохе то как можно выше, то опуская едва ли не к самой воде — и вдали, за мерцающей водой, вскоре вспыхнули ответные огни. Джуп, присмотревшись, поняла, что посреди озера чернеет остров, поросший исполинскими елями. Казалось, огоньки поблескивают среди их ветвей, но лунный свет становился все ярче — или глаза Джуп к нему привыкали — и она вскоре различила темное мрачное строение у самой воды. Теплый золотистый свет исходил из крошечных окон-бойниц. То была настоящая островная крепость, подобраться к которой незамеченным ни у кого не вышло бы. Огромные ветви елей, опускавшиеся совсем низко, надежно скрывали большую часть строения — или, по меньшей мере, второй этаж и крышу, оттого казалось, что дом, как хищник в засаде, затаился в чаще, чтобы напасть на любого, кто приблизится к нему.

— Это та самая усадьба? — спросила она у Мимулуса и голос ее дрогнул — дом производил воистину пугающее впечатление. Пожалуй, Джуп не отказалась бы теперь от подбадривающего действия проклятия, но оно, как назло, утихомирилось и не приукрашало ни гоблинов, ни лес, ни жутковатое родовое гнездо Ирисов.

— Откуда же мне знать, я раньше не бывал здесь в гостях, — безучастно прошелестел тот, валясь на землю, словно куль. — Но, должно быть, Ирисам по нраву стоячая вода и заболоченные берега…

К причалу с тихим плеском причалили большие лодки, на изукрашенных носах которых светились круглые зеленоватые фонари, и господин Заразиха по своему обычаю принялся ругаться с лодочниками, упрекая их в нерасторопности. Те угрюмо огрызались без особого почтения.

Первой отплыла лодка, на которую погрузили носилки. Туда же, ворча и пыхтя, забрался и сам господин Заразиха.

Джунипер и Мимулус очутились во второй лодке, набитой гоблинами попроще — оттого она опасно качалась, едва не зачерпывая воду бортами. Лодочник был не из гоблинской породы: длинношеий, лохматый и молчаливый. Из копны курчавых волос виднелись рога, поблескивающие в свете луны, а беспокойные ноги, которыми он постоянно перебирал, цокая невидимыми в темноте копытами, были покрыты густой шерстью.

— Это сатир! — пояснил вполголоса Мимулус, не дожидаясь расспросов Джуп, которая таращилась на лодочника так внимательно, что не замечала, как гоблины пихают ее своими костлявыми локтями и щипают из вредности.

— Сатир! — восторженно повторила Джунипер шепотом, не скрывая, что ей ни о чем не говорит это слово.

— Сатиры обитают в лесах едва ли не дольше, чем цветочная и прочая знать. Безобидны, однако только и думают, как бы повеселиться во хмелю и подшутить над кем-нибудь, чтобы потом всю ночь хохотать безо всякого смысла, — продолжил волшебник.

— Однако он вовсе не выглядит веселым, — с сомнением заметила Джуп.

— Еще бы! — внезапно отозвался сатир, встопорщив свои немалые уши, которые оказались куда более чуткими, чем предполагали пленники. — С тех пор, как я угодил в лодочники при господской усадьбе из-за долгов, я не нюхал ничего хмельнее, чем толпу потных гоблинов, которые только и делают, что вопят, шумят, и требуют, чтобы их возили туда-сюда по озеру. Видели бы вы меня раньше, когда я за ночь выпивал бочонок молодого вина! Меня называли Фарр-весельчак и звали на все пирушки подряд!..

— Сатир, не пьющий вина! — воскликнул Мимулус. — Какой поразительный случай!

— Не смейся над чужой бедой, волшебник, — с мрачностью произнес сатир. — Сдается мне, ты тоже многого лишился, раз гоблины притащили тебя с собой и бросили в лодку, как старый тюфяк!

И мрачно насупившись, он принялся грести вдвое быстрее, морща нос каждый раз, как очередной пьяненький гоблин, потерявший равновесие, валился ему под ноги.

Глава 21. Усадьба Ирисов, тайный разговор домоправителей и опасность, нависшая над головой мэтра Абревиля

Вблизи островная усадьба показалась Джуп еще мрачнее и угрюмее. Луна спряталась за острыми верхушками елей, и, если бы не плеск весел, можно было подумать, что темная громада острова надвигается на неподвижную маленькую лодку, как плывучая гора, способная потопить все на своем пути. От блеска звезд над головой, отражающегося и множащегося в воде, у девушки кружилась голова — а может, тому виной была качающаяся лодка? Или голод? Или страшная усталость?.. — и она уже не понимала, плывут ли они по воде или летят по звездному небу. Стоят ли на месте — а мир вокруг дрожит и колеблется, — или же лодка попросту качается на воде, как это положено лодкам в привычном обыденном мире?..

— Ох, никак ты все-таки коснулась принца, когда мы его тащили! — вполголоса проворчал встревоженный Мимулус, когда она попыталась пожаловаться на приступы дурноты и рассказать, как перемешиваются между собой небо и вода. — Я чувствую, что у тебя начинается лихорадка магического свойства! Ты вся так и пышешь злым волшебством. Хорошо, что гоблины этого не чувствуют, не то вышвырнули бы нас из лодки среди озера. Любой разумный маг именно так бы и поступил!.. Повезло, что здесь таких нет, — прибавил он с саркастической горечью.

Вот так и вышло, что Джуп почти не запомнила, как они причалили к берегу; как прошли сквозь высокие деревянные ворота, на которых в свете чадящих факелов можно было разобрать грубую резьбу — то ли сотни острых мечей, направленных остриями вверх, то ли узор из бессчетных листьев ирисов; как поднимались по узкой деревянной лестнице, хитро вплетенной между корней огромных елей, которые росли на обрывистом берегу. Там же, в корнях, были обустроены обширные подземные кладовые усадьбы, а стволы огромных деревьев служили дому либо естественными стенами, либо опорами для стен рукотворных — сложенных из грубого камня там, где требовалось заполнить пространство между деревьями. Усадьба не столько пряталась в еловых зарослях, сколько БЫЛА ИМИ — но об этом пленникам предстояло узнать чуть позже. А пока их — смертельно уставших, измученных и едва переставляющих ноги, — тащили, словно поклажу, вверх по извивистой лестнице из корней; вглубь — по темным запутанным коридорам-норам, — и вновь вверх, вбок, наискосок!.. В сумрачных подземельях, где любили дремать днем гоблины-слуги, пахло сыростью и мхом, а на верхних этажах, в бесконечных коридорах, пронизывающих деревья насквозь — еловой смолой, большие и малые капли которой застыли на сводах и были отполированы до медового блеска и прозрачности. Когда на них падали отблески света от ламп и свечей, каждая капля сияла изнутри, словно там разгорался красный уголек, и Джуп, поначалу восхитившись, невольно подумала: как же опасно жить