транслирует субъективный опыт, особую симуляцию, которая всегда нова. В этом тоже человеческий язык совершенно не похож на общение животных. Последнее сводится к призывам и предупреждениям, соответствующим определенному числу стереотипных ситуаций. Будучи, несомненно, спо-собным к довольно точной субъективной симуляции, самое разумное животное не имеет средств «освободить свое сознание», кроме как приблизительно указать, в каком направлении работает его воображение. Человек, напротив, способен озвучить субъективный опыт: новые открытия и творческие идеи больше не гибнут вместе с тем, в ком они были симулированы впервые.

Каждый ученый наверняка замечал, что на глубинном уровне его размышления невербальны: это воображаемый опыт, опыт, симулируемый с помощью форм, сил, взаимодействий, которые вместе составляют лишь смутный «образ» в зрительном смысле этого слова. Я знаю – ибо это случалось со мной, – что если сосредоточиться на воображаемом опыте, вытеснив из сознания все остальное, можно отождествить себя с самим объектом – скажем, с молекулой белка. Однако значение симулированного опыта становится ясным только тогда, когда оно выражено символически. В самом деле, незрительные образы, которыми оперирует симуляция, правильнее было бы рассматривать не как символы, а как, если можно так выразиться, субъективную и абстрактную «реальность», непосредственно предлагаемую воображаемому опыту.

Как бы то ни было, в повседневной практике процесс симуляции полностью маскируется высказыванием, которое следует за ним и кажется неотделимым от самой мысли. Однако, как показывают многочисленные наблюдения, у человека познавательные функции, даже самые сложные, не связаны непосредственно с речью (как и с любыми другими средствами символического выражения). В частности, можно привести исследования, посвященные различным типам афазии. Пожалуй, самые впечатляющие эксперименты – это эксперименты Сперри с участием испытуемых, у которых полушария головного мозга были разъединены посредством рассечения соединяющего их мозолистого тела[71]. У таких людей правый глаз и правая рука передают и получают информацию только из левого полушария. Как следствие, испытуемый может распознать объект, воспринимаемый левым глазом или ощущаемый левой рукой, но не способен идентифицировать его – т. е. назвать. В некоторых сложных тестах, включающих сопоставление трехмерной формы объекта с его плоским двумерным изображением, проецируемым на экран, афазическое правое полушарие реагировало гораздо точнее и быстрее «доминирующего» левого. Заманчиво предположить, что правое полушарие, возможно, отвечает за важную, более «глубинную» часть субъективной симуляции.

* * *

Если мы вправе предполагать, что мышление зиждется на субъективной симуляции, то мы также должны признать, что высокое развитие данной способности у человека есть результат эволюции, в ходе которой естественный отбор доказал эффективность этого процесса, его ценность для выживания. В данном случае главным критерием оценки служил успех конкретных действий, рекомендованных и подготовленных в рамках воображаемого эксперимента. Таким образом, именно благодаря своей способности к адекватной репрезентации и точному предвидению, подтвержденному конкретным опытом, функция симуляции, заложенная в центральной нервной системе наших далеких предков, развилась до уровня, свойственного Homo sapiens. Субъективный симулятор не имел права ошибиться при организации охоты с оружием, которым располагал австралантроп, питекантроп и даже кроманьонец. Вот почему врожденный логический инструмент, унаследованный нами от наших предков, не обманывает нас и позволяет «постигать» события в окружающем мире, то есть описывать их символическим языком и предвидеть их развитие при условии, что симулятор снабжен всей необходимой информацией.

* * *

Как инструмент антиципации, постоянно обогащаемый результатами собственных экспериментов, симулятор служит средством открытия и созидания. Именно анализ логики его субъективного функционирования позволил сформулировать законы объективной логики и создать новые символические инструменты, такие как математика. Великие мыслители, в том числе Эйнштейн, часто – и совершенно обоснованно – удивлялись, как математическим сущностям, созданным человеком, удается так точно репрезентировать природу, хотя сами они ничем не обязаны опыту. Ничем – индивидуальному и конкретному опыту; но всем – добродетелям симулятора, выкованного обширным и горьким опытом наших скромных предков. Систематически противопоставляя логику и опыт, как того требует научный метод, мы фактически противопоставляем нашему текущему опыту весь опыт наших предков.

Хотя мы можем представить себе существование этого чудесного инструмента, хотя мы умеем переводить в речь результаты его работы, мы не имеем ни малейшего представления о механизмах его функционирования, о его структуре. Физиологические эксперименты пока не принесли каких-либо значимых плодов. Интроспекция, несмотря на все ее опасности, говорит нам больше. Мы могли бы прибегнуть к анализу языка, однако процесс симуляции, преобразованный в речь, претерпевает неизвестные трансформации, и язык, без сомнений, не отражает всех его деталей.

Дуалистическая иллюзия и присутствие духа

Здесь мы подходим к границе, столько же непреодолимой для нас, как и для Декарта. Пока мы ее не переступим, дуализм будет являться силой, а значит, истиной в нашей жизни. Сегодня мы разграничиваем мозг и разум отнюдь не меньше, чем это делали мыслители XVII века. Объективный анализ подсказывает нам, что эта кажущаяся двойственность внутри нас – иллюзия. Однако эта иллюзия укоренена в нашем существе так глубоко, что было бы тщетно надеяться развеять ее через непосредственное осознание субъективности или научиться жить эмоционально, морально без нее. Да и стоит ли? Какие могут быть сомнения в присутствии духа внутри нас? Отказаться от иллюзии, которая видит в душе нематериальную «субстанцию», – значит не отрицать ее существование, а наоборот, признать сложность, богатство, непостижимую глубину генетического и культурного наследия, равно как и личного опыта, сознательного или иного, которые вместе составляют нашу сущность, само по себе уникальное и неопровержимое доказательство.

IX

Царство и тьма

Давление отбора в эволюции человека

Мы уже говорили, что в тот день, когда австралантроп или кто-то из его сородичей сумел выразить содержание не только конкретного, фактического опыта, но и опыта субъективного, содержание личной «симуляции», родился новый мир: мир идей. Отныне стала возможной новая эволюция, эволюция культуры. С этого момента и в течение долгого времени физическая эволюция человека должна была быть тесно связана с развитием языковых способностей, которые основательно изменили условия отбора.

Современный человек – продукт этого эволюционного симбиоза. Если смотреть на него иначе, он непостижим. Каждое живое существо – это ископаемое. Внутри себя, вплоть до микроскопической структуры белков, оно несет следы, если не стигматы своего происхождения, своей родословной. Для человека это еще более справедливо, чем для любого другого вида животных, благодаря двойной эволюции – физической и концептуальной.

Можно предположить, что в течение сотен тысяч лет концептуальная эволюция лишь ненамного опережала эволюцию физическую; ее прогрессу препятствовало слабое развитие коры головного мозга, способной предвосхищать лишь те события, которые были напрямую связаны с непосредственным выживанием. Отсюда интенсивное давление отбора, подстегнувшее развитие способностей к симуляции и речи. Отсюда поразительная скорость этой эволюции, о которой