– Что ж, сработано вполне профессионально! Отлично. Отпечатки пальцев Пожарского я запросил, доставят из картотеки. Так-то более никому фотоаппарат не попадал в руки?

– Полагаю, что нет, товарищ капитан. Вещь дорогая, кому попало ее не выдавали, – объяснил Акимов.

– Это хорошо. Да-да, войдите. А, Иван Александрович! Все отделение в сборе. Вы тоже с какой-то добычей?

Сержант кратко, стараясь врать по минимуму, изложил версию, согласованную с Введенской. Виктор Михайлович, вежливо склонив голову, одобрительно кивал, глядя в стол, якобы что-то записывая. Вроде бы что-то записывал, но Саныч (ибо на воре шапка горит) был уверен, что капитан не желает видеть, как лжет пожилой человек.

Осмотрел доставленные вещдоки:

– Проверим. В самом деле, ваши… ну, подозрения, они очень, весьма… ценные. Вы сказали, что описала его смутно. Но сознательная гражданка-агент при необходимости сможет опознать?

– Она женщина понятливая, – туманно отозвался Саныч.

– Вы ее предупредите о том, чтобы немедленно подать сигнал, если он снова появится.

– Так точно.

– Очень хорошо, – встав, Волин пожал им руки, – что ж, товарищи, выражаю благодарность за проявление бдительности. Очень, очень помогли, обязательно доложу об этом командованию. Если появятся новые детали, подозрения, попрошу докладывать мне лично. Лично мне, понимаете?

И, получив заверения в том, что все понятно, мимоходом спросил про здоровье сына Катерины Сергеевны.

Акимов глянул на Саныча, тот не моргнув глазом сообщил:

– Хворает мальчонка. Грипп, что ли, подцепил или какую скарлатину. Мамка глаз не смыкает, ночи и дни напролет с ним сидит как привязанная.

– Такова женская доля, – резюмировал Волин. – Передайте товарищу Введенской, чтобы сосредоточилась на излечении ребенка. И не отвлекалась.

Попрощавшись, сорокинские покинули кабинет.

Виктор Михайлович набрал номер НТО:

– Капитан Волин. Сообщите, пожалуйста, готовы ли результаты по моему фотоаппарату? Да, «ФЭД». Спасибо! Я подойду через десять минут.

Второй и третий звонок он совершил, вызывая гражданок Иванову, тетку несовершеннолетней Марии Ивановой, и Федосееву, сестру девочки Лии, которая одолжила ей «на выход» маленькие серебряные сережки с крошкой аметиста.

Были известны теперь имена всех трех девочек. Установлены также и лица, с которыми они встречались в тот день в парке, – это были три разных человека, три паренька. Все трое не могут подтвердить своего алиби: попрощались с девчатами и пошли себе, о несчастье узнали позже.

Все трое в камерах. Общественность, друзья, у кого есть – родственники обивают пороги, потрясая отличными характеристиками, то умоляя, то грозя дойти до Михаила Ивановича Калинина, Кремля и далее. Опытный Волин отвечал на все вежливо: ведется следствие, отрабатываются на причастность, все представленные вами материалы будут подшиты к делу и обязательно учтены. А ребяткам придется посидеть, иначе невидимый негодяй так и не проявит уродливую морду.

Глава 4

В назначенное время Ольга явилась в райком. Постучалась в кабинет с табличкой, уведомляющей, что за ней находится третий секретарь Ионова Т. М., дождалась разрешения. Вошла и удивилась: Татьяна Михайловна, та самая, в очках, стояла в открытом окне и мыла стекла. Никого более не было.

Ольга огляделась не без недоумения:

– Здравствуйте.

– Заходи, Оля, – третий секретарь, как простая смертная, легко спрыгнула с подоконника, – присаживайся.

– Спасибо. Я что, рано?

Татьяна глянула на часы:

– В самый раз, а что?

– Я думала…

– А, ты имеешь в виду – где все? Не волнуйся, синедрион в отпуске, палач в командировке, – Ионова улыбнулась, – не собираемся мы тебя перед строем расстреливать! Ты ценный работник, наш товарищ. Выявлены существенные упущения, но я желаю провести собеседование в индивидуальном порядке, по-человечески выяснить причины. Так что валяй, рассказывай.

Ольга и рассказала все с самого начала. Откуда вообще взялась эта школьная библиотека, как она собиралась – то есть как свозили со всего района книги, брошенные хозяевами, хотя совершенно спокойно могли сжечь их для отопления. О собственных муках по поводу того, что, с одной стороны, долг, с другой – рука не поднималась отправить на помойку замечательные издания, некоторые из которых антикварные, с ятями и замечательными иллюстрациями.

Татьяна, устроившись не за своим столом, а напротив, слушала, кивала и, дождавшись, когда Гладкова замолчала, вздохнула:

– А ведь лукавишь, Оля. И что самое плохое – передо мной, товарищем. Я ведь не вражеский агент, не шпион и лишь ненамного тебя старше.

– В чем же я лукавлю? – тихо спросила Ольга, но взгляд все-таки отвела.

– В том, что вот-вот собиралась очистить полки. Не собиралась.

Еще раз вздохнув, Ионова встала, принялась ходить туда-сюда.

– Изучила я твое дело, Оля. Знаешь, что лично меня обеспокоило?

– Любопытно было бы выяснить.

– Твоя двуличность.

Ольга задохнулась от возмущения и обиды:

– Моя?! Я двулична?!

Секретарь с огорчением подтвердила:

– К сожалению. То есть внешне у тебя все в исправности: мероприятия проводятся, стенгазеты, фотографии делаются, отчеты пишутся. Директор школы за тебя горой. Однако если честной быть перед собой – ты же по любому поводу проявляешь анархию, ведешь подковерную борьбу и движение неприсоединения.

– Что вы такое говорите?

– Чистую правду. Оставим старые дела…

– Это какие же?

– Не хочу их сейчас касаться. Давай сейчас о том, что ты заранее была предупреждена о необходимости навести порядок в фондах.

– Я не успела.

– Снова лукавишь. Времени было достаточно, я лично проверяла. Я очень серьезно отслеживаю сроки уведомления и принципиально против разного рода внеплановых проверок.

Ольга молчала.

– А ведь комсомолец должен быстро и точно выполнять все задания организации, доводя начатое дело до конца.

Что тут можно было сказать – ничего. Ионова, не дождавшись ответа, продолжила:

– Ты должна была прямо и честно выразить свое мнение. Коллективно подумать над тем, насколько допустимо присутствие в школьной библиотеке той или иной книги. Ты же предпочла спрятать их. Спасти, так сказать. – Она встала у окна, не глядя на Ольгу. – Я тебе пример из жизни приведу. Стояли мы с отцовской ротой в Пруссии. Там было поместье, разрушенное, а в нем – огромная библиотека. Часть сгорела, а я полезла вытаскивать уцелевшие книги. Письменного немецкого тогда не знала, для меня это были книги, я их спасала. – Татьяна повернулась, глянула через плечо: – Знакомо?

Ольга не выдержала, опустила глаза.

– В разгар всего этого вошел отец, подошел к сложенной мною стопке, а потом вдруг вытащил с самого низу самую красивую книгу. Все рассыпалось! А он вынес книгу во двор – на вытянутой руке, как нечто вонючее или ядовитое. У разрушенного фонтана бойцы жгли костер, грелись, вот отец и кинул красивую книгу в огонь. А товарищ Стрельников – пожилой такой,