– Это ты заранее меня отговариваешь?

– Нет, хочу, чтобы ты заранее начала готовиться.

Родители спустились вниз – проводить, а мы с Ларри отправились в мою комнату. Здесь был только один диван, но ещё у нас была раскладушка и диван в зале – места всем хватит.

– Ну ты, Ларри, даёшь, – покачала я головой, закрывая дверь в комнату. – Ты мог хотя бы предупредить?

– Зачем? – обернулся он и посмотрел на меня таким ясным и искренним взглядом, словно и впрямь не понимал.

Ну, может, он и прав.

Мне хотелось спросить: «И что дальше?», но я не решалась поднимать эту тему первой. А Ларри со свойственной его менталитету спокойностью вёл себя так, словно ничего особенного не произошло. Словно он каждый день просит руки девушки у её родителей.

– Не возражаешь, если я немного подремлю здесь? – спросил он.

Кивнула. Достала с полки тёплый плед, которым укрывалась ещё в школьные годы. Знать бы тогда…

Я выключила свет и вышла из комнаты. В эту же минуту в прихожей хлопнула дверь.

– Он решил поспать немного, – пояснила я в ответ на мамин вопросительный взгляд. – Помощь нужна?

Мы вместе убирали со стола, распихивали недоеденную еду по полкам в холодильнике, перемывали тарелки и бокалы. Мне вспомнилось, как моют посуду в Великобритании. Я однажды увидела у Люси – девушки, с которой недолго работала вместе в творческом коллективе в Лондоне. Она родилась и всю жизнь прожила в этом городе. Так вот, они набирают полную раковину воды, заливают туда средство для мытья посуды, окунают столовый прибор и прямо так, не вытирая и даже не ополаскивая, ставят на сушилку. Я не поверила своим глазам. Спросила прямо:

– Как же так? Ведь это химия, вредно для здоровья.

На что она мне ответила:

– Мы всю жизнь так делаем. Никто не умер и даже не отравился.

Может, закаляются так? Детей, вон, тоже не щадят: одни и те же сандалии могут использоваться и летом, и зимой. И никто не следит, что там ребёнок делает – с земли ли какой-то лист поднял и суёт в рот, или чипсы – а ведь малышу чуть больше года!

А Ларри пришлось научить снимать обувь, когда входишь в дом. Мои родители бы просто не поняли британской привычки. А в Лондоне все ходят в обуви. Для них это норма.

В этот раз Ларри вспомнил о правилах без моей помощи и разулся, едва переступив через порог. Носков на нём не было – так и ходил босиком целый день. Сомневаюсь, что ему так было комфортно, но он не жаловался. Мужественно терпел.

Потом мы с мамой почти до полуночи сидели на кухне и, как в старые добрые времена, просто беседовали. Самые близкие люди, которыми мы всегда и были. И есть. Несмотря на расстояние.

Я наконец-то искренне смогла расспросить её о впечатлениях и получить весьма обнадёживающий ответ:

– Кто знает, что суждено? Но раз вы так долго вместе, и всё время вас снова жизнь сталкивает, может, стоит попробовать?

Перед сном я тихонько вошла в собственную комнату чтобы взять вещи, и на пару минут замерла рядом с Ларри. Он спал, раскинувшись на кровати, с голым торсом, с полуоткрытым ртом и растрёпанными волосами. Спал беззвучно, так что казалось, что даже не дышит.

Осторожно взяла его за руку.

Какой же ты непредсказуемый, Ларри!

И тем сильнее я люблю тебя. Слышишь?..

Глава 17

Утром следующего дня мы с Ларри позавтракали аппетитными мамиными оладьями, потом долго прощались, а мама всё спрашивала: «И как вы эту свадьбу будете проводить? Он же иностранец, наверняка нужно собрать кучу документов». Я тоже полагала, что в этом году мы вряд ли успеем. Тем более с графиком Ларри.

Отвезти нас в Москву чуть дешевле, чем то такси, на котором мы добирались сюда, согласился папин друг.

Обнялись на пороге, и я заметила, что мама едва сдерживает слёзы:

– Когда же теперь увидимся? А выйдешь замуж, вообще раз в два года приезжать будете.

– Неправда, – постаралась утешить её я, хотя и сама не знала, как оно дальше сложится. – Не думай, что я забуду о вас. Мы с Ларри толком ничего ещё не решили.

Мама вытерла слёзы и улыбнулась.

– Всё будет хорошо, – как можно бодрее заявила я, крепко-крепко её обнимая. Ну почему я должна выбирать между ними?

Не могу смотреть, как мама плачет. И ведь будет ещё, когда мы уедем, я точно знаю.

В стране, где выйти замуж за иностранца подобно крупному выигрышу в лотерею, мои родители придерживались совсем другого мнения. Для них иностранец был как кот в мешке – со своим ходом мыслей, менталитетом, языком и законами. «Своих парней что ли мало?» – считали родители. Но против мнения собственной дочери не вставали, потому как любовь – штука непредсказуемая.

Уже усаживаясь в автомобиль и загрузив свои вещи, услышала, как кто-то окликнул меня по имени. Обернулась.

– Правда ты, что ли? Я уж думала, в наши края не заглядываешь.

Женька Шустова – моя одноклассница. Не сказать, что мы с ней дружили в школьные годы, но общались неплохо. А потом связь потерялась, да и не было особенного желания её поддерживать. Интересы и компании у нас стали разные. Если встречались случайно – здоровались, могли спросить друг у друга: «Как поживаешь?» или «Видишь кого-то из наших?», а больше тем у нас и не осталось.

– Это тот иностранец, что ли, о котором все говорят? – без зазрения совести разглядывала она усаживающегося в автомобиль Ларри. Он не стал меня торопить и не стал стоять напоказ – сел в салон в ожидании. И я была очень ему благодарна. Какой-то болезненный это был пункт: мне приходилось делить Ларри с таким количеством людей, что каждое новое заинтересованное лицо воспринималось в штыки.

– Кто говорит? – не слишком доброжелательно уточнила я.

И это вместо «привет, как дела?». Хорошее начало беседы.

Но у меня в руках был козырь: я в любой момент могла сказать, что мы торопимся, сесть в машину следом за Ларри и до свидания.

Покосилась на родителей. Они стояли с папиным другом с другой стороны авто и о чём-то болтали, давая мне возможность пообщаться со старой знакомой, не догадываясь, пожалуй, что я не слишком этому рада.

– Да весь город, – хмыкнула она. – Что нам тут ещё обсуждать? Это у тебя жизнь яркая и весёлая: парень из-за границы, на обложках журналов теперь мелькаешь…

Когда это я мелькала в последний раз? Не припомню.

– Да уж, – только и сказала в ответ. Не будешь же всем объяснять, что у любой медали есть две стороны. Вот только изнанку видит не каждый.

– Ну что? Ты сейчас где хоть живёшь? В Америке?

– В Москве.

– Вы разве не вместе?

И что тут ответить? Настолько у нас всё запутанно. А объяснять постороннему человеку – зачем?

– Вместе.

Мои короткие ответы Женьку не устроили.

– Слушай, а можно с ним сфоткаться? У него там, кстати, друга какого-нибудь симпатичного и такого же богатого нет?

Я уже едва сдерживала раздражение. Ну конечно, я ей совершенно неинтересна. Только как нить между ней и «богатым иностранцем».

– А ты английский знаешь?

– Ну, знаю. What is the capital of Great Britain? – засмеялась она. – Все в школе учились.

– Боюсь, что этого будет мало, – ответила, открывая дверь машины со своей стороны и ясно давая понять, что беседа окончена.

– Ну автограф-то хоть можно у твоего парня получить? – уже совсем иным тоном, со злой насмешкой как будто, бросила она вслед.

– Он сейчас не на работе.

Папин друг, заметив, что я сажусь, тоже занял своё место. Я махнула рукой родителям и, уже закрывая дверь и произнося: «Пока, Жень», услышала:

– Ну и стерва ты стала, Анька! Зажралась.

Как на это реагировать – не знала. Предпочла не обращать внимания. Но осадочек, как говорится, остался.

Некоторое время мы с Ларри ехали молча. В салоне звучала приятная музыка – какое-то радио, где крутили российские попсовые песни.

– Почему не спрашиваешь кто это? – наконец прервала молчание я.

Он повернулся ко мне, и по губам расползлась такая милая и родная