простой и сдержанный язык повествования, но порою воспроизводит ее дословно, уподобляясь северной саге.

В «Повести временных лет» прямая речь Вещего Олега звучит неоднократно. Иногда она слышится как эпическая стихотворная строка (шестистопный хорей):

Не князья вы и не княжеского рода…

Эту цитату, конечно, можно посчитать за моностих, а можно за случайное совпадение. Тем не менее, среди высказываний, произнесенных Вещим Олегом в минуты откровения, есть одно, требующее нашего пристального внимания.

В 882 году Вещий Олег покоряет Киев. Он хитростью убивает его вчерашних правителей и высоко возносит на руках перед дружиной младенца — истинного Рюриковича. Затем он поднимается с ним на холм, на крепостную стену и окидывает взглядом окрестность. Внизу течет Днепр, и паруса боевых варяжских кораблей отражаются в его волнах. Там, за рекою, темнеет каймою синий лес. На севере еще клубятся, еще вспыхивают в небе грозовые тучи. А над князем, над Киевом, над всей землею уже сияет солнце, и река струится, река шелестит, река зовет к теплому Греческому морю, к сказочному Царьграду. Позади остается Старая Ладога, чащобы, покоренные племена, а впереди — дальние походы, железные битвы, слава. В такую торжественную минуту, стоя на киевском холме, Вещий Олег не может не произнести крылатые слова, которые на столетия определят и судьбу Киева, и судьбу будущей Русской земли: «Се буди мати градомъ русьскимъ». Не таятся ли здесь приметы скальдической поэзии?

Первые известные опыты скальдического стихосложения принадлежат Браги Старому и Тьодольву из Хвинира — старшим современникам Вещего Олега. Они надвое ломают эпический стих и вводят двутактный:

Данов сталь Достала Оттара. Брошен труп Пернатой твари. Перевод О. Смирницкой

Эти безыскусные строки уже содержат признаки скальдического стихосложения — и аллитерацию, и хендинги. Олав Белый Скальд сравнивает аллитерацию с гвоздями, которыми скрепляют остов чудесного корабля поэзии. Однако, по мнению поэта, одной аллитерации недостаточно: «Бывает, что крепко сбиты доски гвоздями, да не обработаны, так негоже и стихотворение без хендингов». Хендингами скальды называют рифмы: они разделяются на адальхендинги (полные рифмы) и скотхендинги (неполные рифмы).

Благодаря своему происхождению, Вещий Олег в совершенстве владеет двумя языками. Он творит в ту пору, когда взыскательные правила скальдического стихосложения еще только устанавливаются и «узор хендингов менее строг» (Стеблин-Каменский). Тем не менее, он старается соблюдать их, о чем свидетельствует его двустишие (фьордунг):

Се буди мати Градомъ русьскимъ.

Как и полагается, первая нечетная строка содержит скот-хендинги (бУДи — мАТи), зато вторая четная имеет два аллитерирующих слога (гРАдом — РУсьским), что по правилам употребляется лишь в нечетной. Однако двустишие скрепляется адальхендингами (мАТи — грАДомъ) и созвучиями (бУди — рУсьскимъ), которые образуют своеобразное звуковое перекрестие. К тому же начало и конец двустишия закольцовывается сильным аллитерирующим звуком (Се — руСьСкимъ). Получается, каждый слог без исключения участвует здесь в тех или иных звуковых повторах, что редко встречается даже у лучших скальдов:

Се бУДИ МАТИ

гРАДоМъ РУСьСкИМъ.

Таким образом, двустишие Вещего Олега есть классический образец скальдического фьордунга, и можно с уверенностью сказать, что этот варяжский князь является не только полководцем или пророком, но и первым русским поэтом. Скальдическая поэзия стоит у истока поэзии древнерусской: вещие Бояны учатся у скальдов магическому искусству скальдического стихосложения, что позднее отражается в удивительной звукописи и старинной былины, и «Слова о полку Игореве»…

* * *

Есть что-то мистическое в том, что существует две могилы Вещего Олега: одна, по преданию, находится в Киеве, другая недалеко от Петербурга — в Старой Ладоге. Два города оспаривают приоритет, как будто имеет крайнее значение, где покоится священный прах — на берегу Волхова или Днепра. Однако такая волшебная двойственность представляется знаменательной: призрак Вещего Олега как бы встречает и провожает путешествующих из варяг в греки по пути русской культуры.

* * *

Киев и Петербург: Альфа и Омега русского пути

«Повесть временных лет» очерчивает перед духовным взором нашим великий путь русской культуры — путь из варяг в греки. Твердо расставляются по кругу географические вехи: Днепр, Ловать, озеро Ильмень, Волхов, озеро Нево, море Варяжское, Рим, Царь-град, Понт море, Днепр, Оковский лес. В длинном списке рек, озер и морей запечатлеваются только два творения рук человеческих, два города, два Рима — Первый и Второй, а заканчивается он тем местом, неподалеку от которого вскоре вознесется еще один Рим — Третий. Все здесь таинственно, все полно предзнаменований, и не случайно предшествуют списку слова летописца: «и грамота назвалась славянской». Как будто речь наша благословляется в бесконечный путь по этим самым рекам, озерам и морям — путь из варяг в греки.

Имеет значение, кто дает имя земле и откуда обращается на нее осмысленный взгляд: варяги именуются русью, и Русью ее нарекают греки. Они выводят это слово на колею мировой истории, придавая ему необходимую значимость. Впервые оно звучит в устах константинопольского патриарха Фотия, когда русские боевые ладьи устремляются на Византию: «Народ неименитый, народ несчитаемый, народ поставленный наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времен похода против нас, незначительный, но получивший значение, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна».

Проложенный боевыми ладьями, этот путь из варяг в греки усеян франкскими мечами и готическими копьями, усыпан золотыми византийскими монетами и гривнами с молоточками Тора, уставлен крепостями и могильными курганами