и сказал: «Вот и прибыл блудный сын». В штабе бригады я встретил своего земляка и товарища по муромской школе – Жарова. Он был значительно меня старше и трудился писарем в оперативном отделении, и вел себя по принципу «мы люди маленькие, что начальство скажет, то и делаем». Дружбы с ним не получилось. Так началась моя служба в войсковой разведке. Я был вооружен винтовкой со штыком (ее вручил мне без всякого торжества Савушкин, когда мы с Китаиным доплелись до роты. Бригаду вооружили на марше. В это время «директор картины» и я спали на клоке мерзлой соломы. В штабе Усанов поручил моим заботам и свой автомат. Значит, недостатка в вооружении я не испытывал). Стояли хорошие дни. Бушевала весна. Кругом зеленела травами и дышала цветами степь.

Я, конечно, понимаю, что описание событий не главное в моем повествовании. Важно раскрыть себя. Но для этого нужно быть хотя бы Хемингуэем. И все-таки кое-что я попытаюсь сделать. Я представлял значимость своего перевода в разведотдел. Никто не считал меня ребенком, хотя и не забывали про мою молодость. Я был дисциплинирован и исполнителен. Вместе с тем, я с удовольствием поглядывал на винтовку, на автомат и относился к ним поначалу немножко, как к игрушкам. Меня забавляла возможность считать их своими, в любое время взять их в руки, повертеть, разобрать, собрать. Времени пока что для этих занятий было достаточно. Тут же приходило в голову: как я завидовал Андрею Файдышу, когда ему на день рождения подарили охотничье ружье. А у меня теперь винтовка и автомат (Андрей Файдыш, с которым я рос по соседству, стал известным скульптором и безвременно умер в 1968 или 1969 году. Ему было всего 48 лет.) Припоминаю и другое: наша рота остановилась на привал в какой-то рощице, где, видимо, недавно шли бои. Я с любопытством рассматривал поломанные снарядами деревья, лазил в оставленные блиндажи, и набил себе карманы стрелянными гильзами, ходил, посвистывая в них. Сказалась старая привычка собирать гильзы на Военном поле, что раскинулось за Соколом. И последнее: я понимал трагизм времени и все-таки всей силой души хотел домой, к маме. Вот ведь как, не куда-нибудь, а к маме. Конечно, я тосковал и по Нине. Но воспоминания о ней доставляли радость, а не страдания.

Итак, весной 1942 г. я, разумеется, считал себя львом, но ясно, что грива у меня тогда еще не отросла. Стрелянные гильзы шли пока на свистки.

На первых порах служба в разведотделе мена разочаровала. Попросту говоря, делать было нечего. Усанов представлял мою работу так: будут приводить пленных, он их станет допрашивать, пользуясь мной в качестве переводчика, совершенно пассивного. Никакой самостоятельной роли мне не отводилось. Такое представление о моих задачах исключало для Усанова всякую необходимость чему-нибудь меня научить. Я просил взять меня в батальоны, роты, чтобы я познакомился с местностью. Это, как мне казалось, помогло бы понимать и пленного и с каким-то смыслом спрашивать. Усанов посмеивался над моими просьбами, ждал пленного, а его все не было. Я отдавал себе отчет в трудностях, которые мне встретятся в разговоре с немцами. Военной терминологии я не знал. Разговорник, находившийся в распоряжении разведотдела, предназначался для лиц, вовсе не знавших языка; я не имел русско-немецкого словаря и берег, как зеницу ока, немецко-русский словарик, присланный мне матерью. Короче, к военным наукам Усанов меня не приобщал, а обязанностями ординарца я не занимался. На этой почве осложнились мои отношения с Усановым. Да еще я имел дерзость возразить против некоторых его выводов. Вот пример: Усанов составил разведывательную сводку. В ней сообщалось, что группа разведчиков отправилась в поиск, пленных не взяла, т. к. попала под огонь. Вывод: «Национальность противника, действующего перед фронтом бригады – немцы». Я резонно заметил, что в сводке не сходятся концы с концами. Усанов ощетинился. В штабе я испытывал глубокое уважение к майору Утину, мне нравился Верич. Сам же Усанов был паршивым малым. Ворчливый, мелочный, завистливый, он ни с кем не умел ладить, со всеми ссорился.

Весенние месяцы 1942 г. были сравнительно спокойными. Один раз появилась перспектива поговорить с пленным. На наших глазах зенитчики сбили «юнкерс-88». Я впервые увидел горящий самолет, выбросившихся с парашютами летчиков. Казалось, что они опускаются рядом. Я схватил винтовку и кинулся к месту их возможной посадки, но был остановлен грозным окликом майора Утина. Между тем, летчики приземлились за линией фронта.

Жизнь моя тянулась довольно однообразно. Иногда чертил, по поручению Усанова, схемы. Но мне не объяснялось их назначение, и я выполнял их формально. Я много курил, пил ежедневно положенную мне порцию водки (несмотря на попытки Верича и Усанова реквизировать ее в свою пользу на основании бережливого отношения к моей молодости), с трудом глотал так называемую затируху – полусуп, полукашицу из какого-то продукта, отдаленно схожего с гречкой. Кормили отвратительно. Хорошо, что хлеба давали по килограмму в день. Этого хватало и можно было в конце концов жить без «затирухи». Из первого батальона приходили печальные вести. У Китаина почему-то парализовались ноги и его отправили в госпиталь. Ну это еще куда ни шло. Может быть, Китаин и считал себя удачником. Случилось другое, заставившее реально ощутить смерть. Погиб знакомый солдат Трубкин – парень моего возраста. В траншею угодила мина и от Трубкина остались окровавленные куски мяса. Их собрали и похоронили. Гибли или уходили в госпиталь и другие. Чувство опасности овеществлялось, если можно так выразиться. Я не становился трусом. Нет. Просто одолевало чувство обреченности. А Нина писала дурацкие письма, будто видит меня осторожно ступающим по траве, идущим в разведку. А я не ходил в разведку и не скрывал этого от Нины. Я еще и немцев-то не видел. И этого я тоже не скрывал. Но я был на настоящей войне, а посему никаких преувеличений не требовалось, для меня во всяком случае.

К началу июня 111 бригада передислоцировалась в район совхоза Расховец (Курская, область) и заняла оборону во втором эшелоне войск 40 армии, Брянской фронта. Усанов, по глупости, старался держать меня в полном неведении о делах на фронте. Но в штабе было известно, что немцы готовятся к наступлению. Пленных взять не удавалось. Однако разведчики добывали с убитых солдатские книжки. Я самостоятельно научился разбирать их, т. е. мог определить полк, в котором служил убитый, а, зная это, легко было установить и номер дивизии. Так определялась часть или соединение, действующее перед фронтом бригады. Выяснилось, что немцы сменили венгров. Ясно, что это делалось неспроста. Авиаразведка сообщала, что к линии фронта