свою принадлежность к семье его светлости великого жупана Лиепаха Костаньевецкого, ее родного дяди по высокородной материнской линии, что это было и смешно и неприлично. Для нее принадлежать к этому внушительному клану Лиепахов означало прежде всего надежное и безопасное существование; жить под сенью имени Лиепахов было все равно что иметь за своей спиной тяжелые, кованые, с двойными стенками стальные, несгораемые кассы, набитые золотом. Весьма ограниченная от природы, Медика все еще не вышла из-под опеки своей матери, госпожи Элеоноры Лиепах, а та судила о положении Лиепахов по меркам восьмидесятых годов: желудок у всех в порядке (у господ, кошек и собак), никаких особых проблем не возникает, виноград уродил хорошо, трубы не дымят, погреба полны; кофеварка действует нормально, Доминик приготовил домино и карты на ломберном столе; на свет появляются новые Лиепахи с синими глазами; скоро надо ждать свадьбы; молодому письмоводителю жупании Сильвию, по всей вероятности, пожалуют барона. Разве могут быть лучшие перспективы?

Графиня Орсиваль (которую под лиепаховской кровлей — кто знает почему — звали кузиной), урожденная де Лафонтен-Орсиваль, Дога-Ресса по линии жабокречских де Лафонтенов, была центром костаньевецкого общества. Эта семидесятилетняя дама выглядела всегда отлично, и ни один человек не дал бы ей больше пятидесяти. Когда-то ей принадлежали майораты Галгоце-старьянский, Сёллёшмоньоро-керечский и Шарга-шомловарский, она владела дворцами и поместьями в Жабокрече, Реснице и Грабаре, должна была получить по завещанию и замок Кишассонь-Фабараньский и Нижне-Варадинский, а теперь выброшенная на улицу истеричная, бездомная старуха ходила по званым обедам и, как с равными, вступала в разговоры с содержателем кафе Штейнером и сиделицей табачной лавки Региной. Но все же в глубине своей высокородной кишассонь-фабараньской души неизменно ощущала, как славный, вековой герб де Лафонтенов и Орсивалей начисто отгораживает ее от всего этого грязного простонародья.

Филипп, получив письмо из Нью-Орлеана, на которое следовало тотчас ответить (он еще год назад послал туда свои эскизы окон кафедрального собора, и вот теперь пришло сообщение, что эскизы приняты), немного запоздал на раут и подоспел как раз в тот момент, когда в саду разыгрывалась безобразная сцена.

Среди костаньевецких крестьян уже давно ходил слух, будто покойный старый граф Юксель-Гилленбанд-Краненштейг бродит по костаньевецкому замку, а в последнее время его видели и возле лиепаховской усадьбы. Яга, девятнадцатилетняя огородница, в прошлую ночь видела, как он прошел мимо Лиепаховой теплицы. По желанию графини Орсиваль девушку позвали, чтобы она рассказала, как было дело. Графиня чрезвычайно заинтересовалась этим явлением: старый граф приходился ей дядюшкой и ей ужасно хотелось услышать что-нибудь о загробных похождениях своего дражайшего родственника.

Филипп услышал гомерический хохот: общество от души смеялось над Ягой. Девушка стояла в окружении господ, вся красная от смущения, сбитая с толку, готовая вот-вот расплакаться от стыда и подсознательного чувства обиды. Уставившись в землю, она теребила передник и нервно повторяла, что знать ничего не знает, но графа видела, это точно, и ничего больше сказать не может, кроме того, что видела господина графа собственными глазами.

— Man müsste sie fragen, wo sie ihn gesehen hat? Sie soll uns genau angeben, wo sie ihn gesehen hat[24], — проверещала старая племянница покойного графа Гилленбанд-Краненштейга голосом издыхающего цыпленка.

Тасилло Пацак, племянник великого жупана и хозяина дома, отличный игрок в лаун-теннис, покоритель женских сердец, превосходный танцор и сторонник левых идей, исполнял в этой веселой комедии роль посредника между заикающимся и сконфуженным медиумом и высокочтимым обществом. Он стоял рядом с девушкой и держал ее за руку, чтобы ей было легче отвечать на вопросы.

— Пожалуйста, Яга, будьте умницей! Нам хотелось бы знать, где вы видели его светлость? Скажите, где это произошло? У теплицы, у капеллы, во дворе, на крыльце, где примерно?

Не зная, что ответить и не в состоянии привести никаких фактов, Яга повторила свое первое утверждение:

— Прошу покорно, милостивый государь, я собственными глазами видела его светлость, как вот сейчас вас, и ничего другого сказать не могу! Откуда мне знать, как надо глядеть на духов? Пусть о том ломают себе голову другие, кто поумней и попонятливей!

— Was sagt sie, ich verstehe kein einziges Wort[25], — снова раздался голос графини, а ее кадык точно живой запрыгал под черной бархатной лентой.

— Sie kann nicht wissen, sagt sie wie man Gespenster schaut! Sie hat den seligen Grafen gesehen, aber wie man Geister eigentlich schauen soll, für das sollen sich kümmern, die solche Sahen besser verstehen![26]

— Может, она смогла бы описать костюм покойного графа, — отозвалась стосемикилограммовая супруга общинного врача, зардевшись от радости, что и она участвует в этой забавной истории.

— Яга, послушайте меня, пожалуйста, вот этой госпоже хотелось бы, чтобы вы нам рассказали, как его светлость покойный граф был одет? — Его благородие Тасилло Пацак наклонился к Яге и прелюбезно ущипнул ее за подбородок.

— На них был длинный плащ с рукавами, красный, как зерно граната, — сказала Яга, неловко и смущенно обороняясь от навязчивого Пацака.

Графиня опять ничего не поняла.

— Ich verstehe sie kein Wort![27] — сказала она, точно глухая.

Писклявый голос старухи все больше действовал на девушку. Яга уже начинала чувствовать себя виноватой в том, что не знает немецкого языка.

— Eine Art granatapfelroten Mantel hätte er gehabt mit Ärmeln, Gräfin[28], — сказал Тасилло, повернувшись к графине с таким жеманством (достойным провинциального учителя танцев), что Филипп, который поначалу довольно хладнокровно следил за происходящим, еле сдержался, чтобы не выйти из-за сирени и не отхлестать этого болвана по щекам.

— Ну, хорошо, Яга, — заволновался старый Лиепах. — Вы все нам очень хорошо рассказали, а теперь нам хочется знать, в каком примерно месте вы видели покойного господина?

— Откуда мне знать, милостивый государь! Я видела его светлость собственными глазами, а тут вдруг все кругом потемнело, точно ангел пролетел или дракон. Кажись, где-то возле зыбуна.

— Wenn wir nur wüssten, was eigentlich dies unglückliche «зыбун» bedeuten soll[29], — прощебетала, закатывая глаза, Медика Лиепах Рекетти де Ретиезат, словно она никогда не слыхала это несчастное слово и словно бы сама не выросла на том же «зыбуне»!

— Eine dumme Gans! Von der werden wir nicht gescheiter[30], — возмутился наконец главный оратор и толкователь спиритического сеанса Тасилло Пацак.

— Яга, знаете, кто вы? Вы настоящая гусыня, писклявая и глупая, чтоб вас черт подрал! Это мы уже слышали: и то, что он был красный и черный и что летел. Но где летел, где? Вот что хотела бы знать ее светлость графиня, понимаете?

— Возле зыбуна, милостивый государь!

Филипп не мог больше