А я не хотела.

Мне просто нравилось издеваться над ним, как он издевался надо мной. Иногда, когда я была слишком подавлена, я думала, что это того не стоит, и предпочитала избегать его.

Однако в большинстве случаев я возвращалась со своей собственной порцией яда.

Можете не сомневаться, я тайно саботировала все его отношения и случайные интрижки после того, как поступила в университет. Не лично. Не любитель такого, спасибо большое. Я нанимала начинающих актрис и придумывала целые сценарии, чтобы его возможные подружки думали, что он обрюхатил одну или двух девушек и наплодил целую армию детей, которых вычеркнул из своей жизни.

Как ни странно, некоторые из них так отчаянно хотели быть с ним, что им было наплевать на эту моральную дилемму. Поэтому мне пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию и попросить помощи у Лэна.

Мне должно быть стыдно за то, что этот псих имеет на меня влияние. Если бы он захотел, то мог бы посадить меня за решетку за любые мелкие преступления. Но я ни о чем не жалею. Мне нужен был псих, чтобы сразиться с психом.

Мы с Лэном — одна команда против Илая. Он — потому что любит устраивать хаос больше, чем дышать. А я посвятила себя этому делу, потому что не могу больше проигрывать этому ублюдку.

Илай не может шутить со мной и получать взамен легкую жизнь. Мои родители учили меня бить в два раза сильнее и никогда не отступать.

Так что я умру на этом поле боя, пожалуйста и спасибо.

Или я так думала раньше.

Теперь, когда я ношу фамилию Илая и вынуждена делить с ним пространство, все рушится.

Я смотрю на него, пока мои легкие опустошаются от кислорода и наполняются его запахом. Я невольно оказываюсь в ловушке его ледяных глаз, трагически красивого лица и резких черт.

И в такие моменты мне приходится раздавливать остатки прежней себя окровавленными руками и обломанными ногтями.

Игра на виолончели уже не спасает. Потребовалось много мужества и усилий, чтобы снова взять ее в руки, и, на удивление, все получилось, как будто я никогда и не прекращала играть. В мгновение ока я погрузилась в музыку и забыла о своем окружении.

Пока он не ворвался в мое пространство и не коснулся моего лица, словно я принадлежала ему.

Его пальцы оставили на моей коже такой жгучий ожог, что я удивилась, как я не вспыхнула.

— Убирайся, — мой голос едва слышно шепчет.

Отчасти потому, что я ошеломлена. Я думала, он не хочет находиться рядом со мной, поэтому и избегает меня как чумы. Или потому, что я не понимаю загадочного взгляда в его глазах.

Неприятный гнев смешался со странным чувством облегчения.

Так же быстро, как и появились, эти эмоции исчезают за его крепостными стенами. Мои глаза расширяются, когда он садится на край кровати. Рядом со мной.

Я стараюсь не обращать внимания на лижущее тепло, касающееся моей обнаженной руки.

— Разве ты не слышал, что я сказала?

— Слышал.

— Тогда почему ты все еще здесь?

— Потому что никогда не говорил, что буду тебя слушать. Кроме того… — его губы приподнялись в сардонической ухмылке. — Я слышал, что ты причитаешь по поводу моего отсутствия в твоей жизни, поэтому решил обрадовать тебя своим присутствием.

Эта стукачка Сэм.

— Это большая честь для меня, — говорю я с таким остервенением, что это может стать сигналом к началу третьей мировой войны.

Илай ухмыляется.

— Я знаю. Но постарайся не восхвалять меня слишком сильно.

— Я прекрасно справлюсь, учитывая, что твое присутствие надоело мне до слез. А теперь мне нужно порепетировать. Ты не против?

— Ничуть, — он откинулся на ладони, глядя на меня темным взглядом.

— Уходи уже. Прочь.

— Я тебя беспокою?

— Ты меня отвлекаешь.

— Не понимаю, как это мешает твоей способности играть.

Знаете что? К черту его.

Я не позволю ему разрушить мою вновь обретенную связь с виолончелью.

Схватив смычок, я беру медленную ноту, а затем решаю сыграть что-нибудь сердитое, чтобы он понял, что я абсолютно серьезна.

Виолончель всегда была для меня идеальной отдушиной. Пока я не заменила ее нездоровой зависимостью — алкоголем и наркотиками.

Возможно, тот факт, что я уже некоторое время не пью, и есть причина того, что моя виолончель снова заговорила со мной.

Я играю шестую часть Сюиты для виолончели № 3 Баха со всей возможной интенсивностью. Все это время я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на Илая, но с опасностью замечаю его.

Его взгляд едва не пробивает дыру в моем затылке. Его тепло обволакивает меня, перехватывает дыхание и заряжает воздух разрушительной энергией.

Когда я беру последнюю ноту, со стороны меня раздается медленный хлопок. Моя челюсть едва не падает на землю, когда я смотрю на своего жестокого, лишенного эмоций мужа, в чьем подтянутом теле нет ни одной нежной косточки.

Я ожидаю увидеть насмешку, пренебрежение или его обычные попытки поставить меня на место, но все, что я нахожу, — это небольшую улыбку и странный блеск в этих мертвых глазах.

На мгновение мне кажется, что он самозванец.

И почему я удивлена?

Тому, что бьется у меня в груди, лучше перестать биться так громко, иначе я вырву его раз и навсегда.

Илай открывает рот, и я собираю всю свою гордость в кулак, готовая к нападению, но тут его глубокий голос заполняет пространство.

— Впечатляет. Должен сказать, гнев делает твою игру более запоминающейся.

— Это сарказм?

— Я не считал тебя человеком, который не умеет принимать комплименты. Ты, кажется, напрашиваешься на них при любом удобном случае.

— А я не считала тебя человеком, который делает комплименты людям.

— Не людям. Тебе.

Он встает, прежде чем я успеваю обдумать его слова. Его пальцы проводят по моей щеке, оставляя за собой след из мурашек, прежде чем он берет меня за подбородок. Он смотрит на меня сверху вниз без привычного пренебрежения и изучает мое лицо так пристально, так заботливо, что, наблюдая за этой сценой со стороны, я бы приняла ее за ласку супружеской пары.

Его прикосновения обжигают, но от его пристального взгляда я замираю. Он как будто что-то ищет. Что именно, я не знаю.

Наконец он отпускает меня.

— Спи спокойно, миссис Кинг.

Илай уходит твердыми, размеренными шагами. Дверь с щелчком захлопывается за ним, оставляя меня в состоянии растерянности и невыносимого тепла.

Что за игру мы сейчас ведем? Ведь никто не проинформировал меня о новых правилах.