Переговоры завершились, но кризис не разрешился. Два переводчика Гитлера позвонили Эриху Кордту в Министерство иностранных дел и сообщили содержание меморандума об уступках. В то время в кабинете Кордта находился полковник Ханс Остер. Дурные известия из Бад-Годесберга его порадовали. «Теперь, слава богу, у нас есть убедительные доказательства, что Гитлер хочет войны практически при любых условиях, — сказал он. — Точка невозврата пройдена».

В заговоре появился новый участник. Осторожный главнокомандующий Вальтер фон Браухич решил не участвовать в войне за Чехословакию. События в Бад-Годесберге убедили его: война стремительно приближается. Браухич заявил, что готов дать сигнал к действиям. Но Остер хорошо знал главнокомандующего и сомневался в его решимости. Хватит ли ему смелости действительно привести план в исполнение?

В понедельник, 26 сентября, ближе к вечеру, в Рейхсканцелярию пришла делегация из трех человек. Британский посол Невилл Гендерсон, первый секретарь посольства сэр Ивон Киркпатрик и советник Чемберлена сэр Горас Вильсон официально доставили письмо от британского премьера. В нем Чемберлен пытался деликатно сообщить, что чехи отвергли Годесбергский меморандум как «совершенно неприемлемый». Французы отреагировали аналогично. Переводчик читал, и Гитлер постепенно разъярялся все больше.

«Смысла в дальнейших переговорах больше нет! — визгливо вскрикнул он. — Первого октября я получу от Чехословакии все, что мне нужно. Если Британия и Франция решат вмешаться — пусть. Мне нет до них никакого дела!»

Вечером фюрер собрал в Берлинском дворце спорта пятнадцать тысяч ликующих нацистов. Велась прямая радиотрансляция его выступления. Американский журналист Уильям Ширер, освещавший это выступление для CBS, не мог припомнить, чтобы Гитлер когда-либо находился в такой ярости. Более часа он говорил о том, что Чехословакия — это искусственно созданная страна, возникшая в результате большой «лжи» после Первой мировой войны, и с того времени президент Бенеш, «отец лжи», терроризирует судетских немцев[230].

«Целые области обезлюдели, — ревел Гитлер, бесстыдно искажая истину, — деревни сожжены дотла. Немцев изгоняют газом и гранатами. А Бенеш сидит в Праге и думает: „Со мной ничего не случится, Британия и Франция всегда помогут мне…“ Сейчас я требую принудить герра Бенеша к честности после двадцати лет. Он должен передать территории 1 октября… И сегодня я заклинаю тебя, мой Немецкий народ, встань за мной мужчина к мужчине, женщина к женщине!»

Это выступление лишь подлило масла в огонь, на что Гитлер и рассчитывал. На следующий день Франция начала укреплять свои позиции вдоль границы с Германией. Дороги, ведущие из Парижа, были забиты людьми, стремящимися покинуть город. Чехи призвали около миллиона солдат. Чешская армия не стояла на месте, и Гитлер приказал выдвинуться к границе семи дивизиям вермахта. В Лондоне населению стали раздавать противогазы. Школы эвакуировали, пациентов срочно выписывали из больниц. Чемберлен мобилизовал Королевский флот, но в восемь часов вечера выступил по радио, чтобы успокоить соотечественников — и нанести последний удар по свободолюбивым чехам.

«Как бы ни сочувствовали мы небольшой стране, столкнувшейся с угрозой со стороны большого и сильного соседа, — сказал премьер, — мы ни при каких обстоятельствах не можем втягивать в войну всю Британскую империю просто ради ее защиты. Если нам придется драться, то по более весомому поводу».

Через два часа успокоившийся Адольф Гитлер отправил Чемберлену телеграмму с сообщением, что он все еще открыт для переговоров.

В Берлине заговорщики готовились к решительным действиям. Приближалась полночь 27 сентября. Фридрих Хайнц собрал около шестидесяти солдат, студентов, рабочих и социалистов. Хайнц хотел, чтобы все выглядело как народное восстание, а не военный путч. Он разбил своих людей на небольшие группы и разместил их в одном из надежных домов абвера, расположенном близ Рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе. Переворот казался неизбежным.

На следующее утро людей Хайнца перевели в штаб армии в комплексе Бендлерблок, где майор выдал им пистолеты, ручные гранаты и патроны. Все было готово. В другой части Бендлерблока Ханс Остер, которого Канарис только что серьезно повысил, получал свежую информацию по Чехословакии от Эриха Кордта. Остер считал, что у них достаточно доказательств того, что Гитлер собирается начать войну, и они должны вмешаться. Он постоянно был на связи с Гальдером и Вицлебеном. Последний находился в кабинете Гальдера и ожидал приказа. Оба генерала умоляли главнокомандующего Браухича дать заговору зеленый свет. Как говорится, промедление смерти подобно. Но Вальтер фон Браухич навечно застрял где-то посередине. Он сказал Вицлебену, что хочет пойти в Рейхсканцелярию и еще раз ознакомиться с ситуацией, прежде чем начать действовать. Заговорщики замерли в неопределенности. Ожидание… Ожидание…

Накануне Гитлер сообщил Чемберлену, что готов к дальнейшим переговорам. Чемберлен мгновенно ответил предложением провести международную конференцию. Он написал Бенито Муссолини, приглашая дуче присоединиться к переговорам и убедить Гитлера. Когда Браухич вошел в Рейхсканцелярию, вся эта информация буквально обрушилась на него. В два часа дня Гитлер отправил Чемберлену вторую телеграмму — он предлагал провести переговоры на следующий день в Мюнхене. Чемберлен и Даладье быстро согласились. Муссолини выразил готовность стать посредником. Наспех организованная встреча в Мюнхене показалась Вальтеру Браухичу благословением. Теперь можно не принимать решения. Нельзя же начать переворот, когда переговоры возобновились и в Германию должны были прибыть главы трех европейских государств.

Возможность устранить Гитлера окончательно исчезла на следующий день, когда было объявлено о мирном соглашении. Радовались все, кроме Чехословакии. Гитлеру и его армии вновь удалось захватить территорию без единого выстрела. А солдаты победоносной армии, как выяснилось, не склонны рисковать собственными жизнями и идти на государственную измену. Генерал Вицлебен и майор Хайнс пришли в квартиру полковника Остера, чтобы обсудить ситуацию.

«Для этого несчастного, глупого народа он снова стал обожаемым фюрером, единственным и неповторимым, посланным Германии самим Богом, — сказал Вицлебен, скрывая за сарказмом глубокое разочарование. — А мы — мелкая группа реакционеров и обиженных офицеров и политиков, которые осмелились в момент величайшего триумфа величайшего государственного деятеля всех времен мешать его дальнейшему продвижению!»

Переговоры проходили в штаб-квартире нацистской партии в Мюнхене — в Фюрербау, «доме фюрера»[231]. Гитлер, Муссолини, Даладье и Чемберлен собрались в одном зале, периодически склоняясь над картами. Два представителя чешского правительства находились в другом помещении. Они ничего не решали. Их роль — безропотно подтвердить свое согласие, когда сделка будет заключена. Один из сопровождающих Чемберлена откровенно сказал