Шрифт:
Закладка:
Я распахнула двери маленького бара, за прозрачной дверью которого уютно горели лампы под желтыми абажурами и должно было быть тепло, и мы с Шери почти влетели туда, дрожа от холода.
Скорее это было кафе, потому что в баре подают только напитки, а здесь за столиками посетители ели какую-то вкусную, аппетитную еду. Да и пахло здесь жареным мясом.
Я поискала свободный столик, нашла его и уверенно двинулась к нему. Шери вдруг радостно залаял. Я дернула за поводок, мол, прекрати, иначе нас сейчас выведут! Но тут, к моему удивлению, какой-то мужчина, крупный, в белой поварской куртке, бросился к Шери и принялся его обнимать, прижимать его морду к своему лицу, да он целовался с моей собакой! Да-да, симпатичный кареглазый мужчина тискал Шери так, словно он являлся его хозяином и встретился со своим любимцем после долгой разлуки.
– Шери, Шери!!! – восклицал он, продолжая обниматься с таксой.
Я понимала, что они знакомы. И поняла еще больше, когда, подойдя наконец к столику, увидела подвешенные к стене потрепанные, стертые до дыр пуанты… На столике же, единственном пустом в кафе, стояла табличка Evgeny Petroff.
Я мгновенно покрылась мурашками. Это был столик моего отца. Тот самый, о котором мне рассказывала Клер.
Я стояла в оцепенении, собираясь разрыдаться. И только веселый лай Шери привел меня в чувство. Подошел мужчина в белой куртке, тронул меня за плечо.
– Думаю, я знаю, кто вы… – сказал он с сильным акцентом. – Должно быть, вы приехали из Москвы, и вас зовут Лариса. Вы – племянница Миши.
Вот так и получилось, что дождь загнал меня в то кафе, где до самой смерти работал мой дядя и где много лет тому назад обедал или ужинал вот за этим самым столиком мой отец, танцовщик Евгений Петров!
– Боже мой, как же вы похожи на своего отца!
«Наверное, ушами?» – подумалось мне.
– Он был безумно красив и невозможно талантлив! Мы все его очень любили и уважали. И как жаль, что судьба распорядилась так, что вы с ним не увиделись! Думаю, вся его жизнь сложилась бы по-другому, если бы ваша мама позволила вам встречаться, общаться. Думаю, он взял бы вас сюда, в Париж, вы бы здесь учились, жили, потом вышли замуж… Боже мой, вы же совсем промокли! И дрожите от холода! Так недалеко и до воспаления легких! Пойдемте со мной, я дам вам сухую одежду…
Он был очень легким и приятным в общении, этот человек, этот Андре, Андрей. Тоже из русских, постепенно забывающий и теряющий свой язык, но не душу.
Щеки Андре были похожи на блестящие красные яблоки, а нос-картошка делал его смешным и похожим на клоуна. Он постоянно улыбался, демонстрируя крепкие белые зубы. Если бы не аккуратно расчесанные седоватые волосы, прикрывающие молодую лысину, ему можно было бы дать лет сорок. Это потом я узнаю, что Андре на тот момент был шестьдесят один год.
– Я ждал, что Клер приведет вас сюда, покажет вот это, – он кивнул в сторону висящей на стене над столиком реликвии. – Надеюсь, вы виделись с ней?
– Да, конечно. Уверена, она непременно привела бы меня сюда, просто у нас много дел…
Мы двинулись какими-то узкими грязноватыми коридорами, расположенными где-то рядом с кухней, пока не оказались в маленьком захламленном кабинете с красным диваном, огромным письменным столом, ширмой и баром…
– Садитесь сюда, я сейчас все принесу.
И вскоре я уже сидела в мужских широких джинсах, майке и толстом свитере и пила коньяк. В ногах разлегся мокрый, но счастливый Шери. Он явно чувствовал себя здесь как дома.
– Мы все его здесь очень любим, я имею в виду Шери. Когда Миши не стало, царство ему небесное, каждый из нас, из всех, кто знал и любил Мишу, готов был взять к себе Шери. Но Клер сказала, что Шери будет лучше дома, что соседка присмотрит за ним. А там уж видно будет. Мы все знали, что Миша оставил квартиру вам, своей племяннице.
Словом, моя история с наследством ни для кого не была тайной, да и о моем существовании все знакомые братьев Петровых знали, поскольку я была дочерью их друга – Евгения Петрова.
Признаться, мне было ужасно приятно, что меня здесь как будто знают. А ведь я, собираясь в Париж, боялась обратного – что мне здесь будут не рады и воспримут меня как никому не известную особу, примчавшуюся, чтобы заграбастать чужое наследство.
Раздался звонок. Это было так непривычно в этих стенах. Попав в Париж, я словно перенеслась в другое измерение, и все звонки воспринимались мною как-то странно. Не могу описать эти ощущения. Однако громкий, бодрый и какой-то раздраженный голос Тряпкиной взорвал мой покой и душевную тишину, напомнив мне о реальности, о том, что не все в моей жизни гладко.
– Ты где? Куда пропала? – В каждом слове звучало возмущение.
Мне не хотелось в присутствии Андре объяснять подруге, где я и с кем. Я попыталась сказать ей, что перезвоню, но перебить поток ничем не обоснованного возмущения было не так-то просто. Я не понимала, отчего она так злится.
– Я торчу здесь, на холоде, дверь заперта, мне пришлось спуститься во двор…
Вот только после этих слов я поняла, что она не в больнице, а рядом, на улице Муфтар. Она приехала домой, а квартира оказалась заперта, и меня нет!
Задавать подруге вопросы, сидя в кабинете Андре, мне не хотелось. Я сказала ему, что мне нужно срочно возвращаться домой, но пообещала зайти сюда непременно еще раз, чтобы поговорить в более спокойной обстановке.
– Я буду ждать вас. Жаль, что вы уходите. Я бы хотел вернуть вам все то, что полагается вам по праву, но как-то иначе…
Я не совсем поняла, о чем вообще идет речь.
– Пластинки, записи спектаклей с участием вашего отца, Лара, книги, альбомы по искусству, несколько его балетных костюмов и много разных мелочей, которые должны быть у вас.
Вот теперь все как-то прояснилось, и когда я это услышала, то почувствовала, как вся покрылась мурашками. Вот это подарок! Личные вещи моего отца!
Мы обнялись, Андре проводил меня до выхода, мы с Шери вышли и побежали, ежась от холода и дождя, домой.
Марина дожидалась нас в подъезде. Она притоптывала от холода и стреляла в меня колючим злым взглядом.
– Где тебя черти носят?! – набросилась она на меня, сжав кулачки. – Я тут от холода околею!
– Ты почему не в больнице? Кто тебя выписал? И почему ты не позвонила, когда собралась сюда? – Я бросилась отпирать дверь. – Ох, Марина!
– Это ты охаешь? Нормально так. Я, можно сказать, спасла ей жизнь,
