У мистера Колина был дом и еще несколько сотен тысяч под матрасом, но у него не было новой одежды и ботинок уже как двадцать лет, он ел из одноразовой посуды, не чистил зубы и уж тем более не принимал душ. Его легко было принять за бродягу, он был бродяжнее всех других. Джереми чуть не задохнулся от вони, когда Тони наконец подобрал отмычку и открыл замысловатый замок. Это было единственное замысловатое в этой квартире, единственное, что стоило хоть каких-то денег.

Джереми оглядел квартирку. В ней было ужасным все, но мебель оказалась вполне себе сносной. Мистер Колин ездил за ней за город, в частный сектор, где люди оставляли подержанные столы и стулья, матрасы и торшеры прямо на улице, у дороги, вблизи своих домов. Из таких вот вещей и была собрана квартира мистера Колина. Помимо них, здесь была куча хлама, загромоздившего все.

– Ну и вонь, – сказал Тони. – Здесь, похоже, кто-то сдох.

– Нужно проветрить квартирку. – Вслед за ним зашел Пикассо. – Когда этот скряга подойдет к дому, Здоровяк нам посигналит.

Здоровяк сидел в машине напротив дома мистера Колина и смотрел в оба глаза.

– Кто-нибудь знал, что здесь столько хлама?

– Откуда мне знать? – буркнул Тони. – Я ему кто, внучатый племянник?

– Мы здесь до завтра не управимся, – ворчал Пикассо. – Ты как там, Джереми, следишь? – крикнул он.

Джереми следил. Ни шороха, ни звука в многоквартирном подъезде, будто вымерли все. Такое затишье не нравилось Джереми, от такой тишины сводило в зубах. Он и не хотел думать, что стоит на шухере, он хотел забыть, что входил в какую-то банду, в банду наркоманов и уголовников, лучше и не придумать… Тогда попытался представить, что это и не банда вовсе, а просто компашка друзей, решивших сорвать небольшой куш. Джей посмотрел на копошившихся в мусоре Тони и Пикассо. Хороши друзья, поморщился он, такие прикончат и глазом не моргнут…

Те двое зарылись в хлам с головой. Стулья, коробки, коробки на стульях, расколотая раковина, ржавые тазы, выдвижные ящики, наполненные открытками и письмами, перевязанными шнурками…

Пикассо хотел приподнять матрас, но для этого ему нужно было снести весь хлам, которым он был придавлен. А куда сносить, когда и по полу не пройдешь… Смятые газеты, сигаретные бычки, пустые бутылки, грязные стаканы, один из которых раздавил Пикассо…

– Скорей бы убраться отсюда, – ворчал он, поднимая двумя пальцами грязное тряпье и сдерживая рвотные позывы.

Тони рылся в мусоре, вздымающемся под потолок; эта гора качалась от груза всевозможных вещей. Тони навалился на нее, она накренилась и с грохотом упала на пол.

– Тише ты! – зашипел Пикассо.

– Ищи лучше, – огрызнулся на него Тони.

– А я, по-твоему, что делаю?

– Треплешься, как баба.

– На себя посмотри.

– Ребята! – крикнул Джереми, что все еще стоял у двери. – А это что за фигня?

Он отодвинул высокие ящики из-под пива – они стояли друг на друге, образуя что-то вроде покосившейся башни. На стене, за этими ящиками, прерывистым быстрым светом мигал красный сигнал.

– Вот черт! – Пикассо сплюнул.

Подъездная дверь с грохотом отворилась. С улицы засигналил Здоровяк, шины его фургона забуксовали на асфальте и со свистом тронулись с места.

Пикассо, Тони и Джереми вылетели в подъезд.

– Полиция! – крикнули снизу.

– Давай наверх! – Тони толкал в спину шепелявого.

Джереми спотыкался о пятки Тони, и тот чуть не навернулся на лестнице. Они добежали до последнего этажа. Дверь на чердак была закрыта. Тони, перебрав отмычки, вставил нужную и начал прислушиваться к замку.

– Я в квартиру, а ты наверх, – донеслось тремя этажами ниже.

– Идут уже, идут, – торопил Пикассо.

– Заткнись ты… – Тони нащупывал резьбу. – Есть! – Замок щелкнул и открылся.

Крыша была покатая, как у всех старых домов. Джереми ступал по черепице боком, чтобы не соскользнуть. До водосточной трубы осталось еще немного. Пикассо уже стоял у края крыши, пытаясь нащупать ногой крепление стока.

– Вроде крепкое, – сказал он и, обняв трубу руками, начал сползать.

– Иди давай, – Тони пропустил Джереми, – я после тебя.

Джереми, все детство пролазив по крышам, с ловкостью обезьяны перебрался через край и уже висел на трубе.

– На голову мне не сядь, – ворчал Пикассо, когда тот в считаные секунды дополз до него.

Джереми посмотрел наверх.

– Эй, Тони, ты где там?

– Он высоты боится, – прошипел Пикассо.

Джереми уже был на середине пути – и вдруг стал подниматься наверх.

– Куда ты ползешь?! Он нас не сдаст, не боись. – Пикассо продолжал спускаться.

Мимо соседнего квартала, рассекая через перекрестки, к дому мчался знакомый фургон.

– Здоровяк уже здесь! – крикнул Пикассо. – Если всех заметут, лучше не будет.

Джереми ничего не слышал, только полз вверх по трубе. Она скрипела и трещала, от страха сводило живот.

Тони схватился за трубу и перекинул одну ногу вниз.

– И вторую давай, – крикнул Джереми, поднимаясь к нему. – Я страхую, спускайся.

Страховщик из него был так себе. Он понимал, что если труба сорвется с креплений, то они оба полетят еще быстрее, чем поодиночке.

Тони медленно сползал вниз.

До земли было три этажа, когда оба они припали к стене. Из соседнего открытого окна послышались голоса полицейских.

– Дома еще кто-нибудь есть? – спросил один.

– Никого, – ответил кто-то.

– Разрешите пройти, – сказал второй.

– По соседям пошли, – прошептал Тони.

– Посторонние звуки слышали?

– Не слышал…

– Ползи давай, – Джереми стукнул Тони по ноге.

– Сейчас дойдут до окна, и все…

– Здесь никого, – отрапортовал один из копов. – Выход на крышу есть?

– Доперли наконец, – сплюнул Тони, проползая второй этаж.

* * *

Пикассо уже изъерзал все кресло, нервно оглядываясь по сторонам, когда Джереми с Тони добрались до фургона.

– Газуй-газуй-газуй! – шепелявил он.

Здоровяк надавил на педаль, фургон зарычал и скрылся за поворотом.

– Ты что ж это, Дохлый, жизнь мне спас? – Тони посмотрел на Джереми.

– Да ладно, чего там…

– Господи, вы уединитесь еще! – психовал Пикассо. – Деньги не взяли, так еще и чуть не спалились!

– Бывает, – бурчал Здоровяк.

– Ты бы раньше, что ли, тревогу забил…

Здоровяк промолчал, поправляя ширинку. Он отходил помочиться за дом.

24 глава

Уже несколько дней мистер Лембек не мог дозвониться до жены. Все письма, что он посылал ей, приходили обратно. Каждый гудок в телефонной трубке был длинней предыдущего, а тишина на том конце провода – громче самого ужасного шума. Что-то случилось, заламывал он себе пальцы, ходя по комнате, не могла же она уехать из города, не предупредив его. Хотя почему не могла, она имела на это полное право. Уж после того, что он с ней сделал, после того, что она